Коридоры под дворцом, уровень Ноль.

Рейн не стал выкидывать ничего из того, что обычно в таких ситуациях могли выкинуть принцы из сказочных романов, он не выхватил из воздуха меч, не вырезал половину дворцовой стражи, не вбежал вверх по стене, не перепрыгнул ее словно забор, а затем, разбежавшись, перебежав территорию за воротами при дворце, не сиганул с обрыва в море. Вместо этого он просто спокойно шел по коридорам дворца, пока не спустился на нулевой уровень – этаж ниже первого, но не подвальный, а пониже – и не направился вместе с конвоем в сторону западной части дворца, где был спуск на еще более нижний уровень, где уже пролегала система коридоров, связанных с коридорами западной стены, где как раз находилась дворцовая темница. Вообще, кто бы посмотрел со стороны – даже и не подумал, что принца ведут как заключенного, потому как рыцари все же через какое-то время отпустили руки принца, а сам он и не пытался сделать что-то, что заставило бы их изменить это решение. Он просто шел впереди, достаточно спокойно и уверенно, словно шел по каким-то своим делам, а рыцари были его личной охраной. Даже осанка его не изменилась на осанку человека, которого только что уличили и обвинили в убийстве не кого-то там, а самого короля. На лице же Келлума была суровая сосредоточенность и ничего более.
Под землей было прохладно и мрачно, путь освещали только кристаллы света, что были закреплены на стене, отчего каменные коридоры окрашивались в синеватые оттенки. Рейн слегка прикрыл глаза, находя во всем этом некую прелесть – не в ситуации, в которой оказался, а в самом месте. Прохладный и длинный тоннель, от стен которого эхом отдавались шаги трех пар сапог. Принц усмехнулся, прикинув, что его старый друг и учитель по фехтованию, сравнил бы его, скорее, с проходом в чей-то зад. А ведь если вдуматься – практически так и было. Эта дорога в иное место его определенно не приведет…
«Но если я все верно рассчитал, то вряд ли меня здесь будут держать слишком долго, день как минимум, неделю, как максимум», - вновь став серьезным, прикинул принц. За это время Дагарт по любому должен будет узнать о том, что произошло на совете, не от дяди или Ривиана, так от своего сына. Все же, что происходило с Эстлем на совете? Рейн был уверен, что это был именно он, а не его подмена, хотя бы потому, что в тронном зале иллюзорная магия блокируется, пусть об этом мало кто знает, а упоминать об этом на совете Рейн не стал специально, дабы не раскрывать сей маленький секрет только потому, что Дагарту-младшему приспичило всем доказать подлинность кронпринца. Рейн ведь предложил ему альтернативу и он не принял ее, на это можно было закрыть данную тему. Хотя, вряд ли бы Келлум смог закрыть глаза на то, как Эстль вел себя на совете. По крайней мере, пока он не выяснит, какая причина была под всем этим, чем он был ведом, какой идеей. Если это была все же та злосчастная провокация, то добился ли Эстль того, чего ожидал? Если да, то что это могло быть из имеющегося, если учесть, что реакция на его поведение была вполне предсказуемой и вряд ли сказала ему что-то, чего он сам не мог предположить или предугадать. Тогда в чем причина? Очень не хотелось верить в то, что всё это было лишь испорченностью характера молодого колдуна, либо же временным помутнением рассудка на нервной почве. А может таким образом он просто старался отвлечь окружающих от их размышлений на счет принца, кто знает этого Эстля – вот Рейн бы вообще не удивился, если бы причина странностей его поведения была в этом, хотя ему все же думалось, что это все глупости и не по той причине тот себя вел как последний идиот.
«Все же, у каждой семьи свои странности, да. Келлум? – усмехнулся сам себе принц, даже чуть улыбнувшись уголком губ. – Не тебе упрекать Дагарта в странности, ты сейчас сам всем кажешься не менее странным. Конечно, неожиданно увидеть наивного мальчика и юного принца Рейна в качестве беспощадного убийцы, что сплел коварный план и убил собственного отца. Правда пока что я могу выглядеть только как идиот, помимо убийцы – подстроить смерть короля и не позаботиться о том, чтобы можно было без проблем перевести стрелки на кого-нибудь другого, вместо этого подставляю сам себя, созывая совет и лучшего в стране колдуна-телепата, который враз разбивает множество предположений и отметает ненужные ответы и вопросы. Да еще и оставляю в тайнике яд, который Ривиан меньше чем за минуту распознает. Единый, раз уж делали, хоть бы не так очевидно…»
На лице принца появилось почти брезгливое и в какой-то степени даже высокомерное выражение, однако оно быстро сошло с его лица, потому как впереди коридор уже заканчивался и можно было увидеть лестницу, ведущую к люку в потолке. Когда принц и его спутники приблизились к ней, один из рыцарей-магов прошел вперед, поднялся к люку, после чего немного повозился с замком, открыл его и только потом подал жест рукой, призывая подниматься.

Коридоры темницы.

Поднявшись, они вышли в небольшой холл, совершенно пустой, с одной лишь массивной дверью, за которой обнаружился лишь длинный коридор, в конце которого – еще одна дверь, если не считать, что коридор этот был довольно широким и от него отходило еще несколько коридоров. Даже Рейн не был уверен, куда ведут все ответвления уже в этих коридорах, которые, как он знал, есть. Однако тот коридор, по которому они шли вел их в сторону западной стены, вернее, они уже были почти под ней, осталось лишь подняться на один уровень выше. Что и произошло через минут пять, когда они достигли конца коридора и вышли в круглый холл, с каменной лестницей, идущей по стене. Здесь эхо от шагов стало заметно более затяжным и громким, особенно когда трое людей стали подниматься вверх по лестнице. На этот раз Рейн шел вторым, спереди и сзади шли рыцари его же Ордена. С каждой ступенькой принц становился более мрачным, и даже мысли его на какое-то время покинули, вернее, он просто не обращал на них внимания, лишь шел вперед, решив, что обо всем ему еще будет время подумать. Сейчас же больше всего хотелось забыть обо всем хотя бы на короткий промежуток времени, чтобы затем вернуться к этому и взглянуть на ситуацию свежим взглядом, а не утомленным. Чувствовал себя Рейн и правда вымотанным, сейчас это ощущалось даже больше, чем до этого, что несколько неприятно удивило принца. Люк, представленный по ту сторону как просто часть каменного пола, ждавший их наверху лестницы был также открыт, и вывел их в небольшой холл с винтовой лестницей. Они пришли. Холл был одновременно местом не только с лестницей, ведущей наверх, в коридор, где уже был выход на улицу, но и объектом одного из охранников камер, что уже были видны даже отсюда. Разве что сейчас на месте охраны никого не было, потому как темницы во дворце ныне пустовали. Осознание того, что за долгое время изменит это положение сам принц, заставили того горько усмехнуться.
- Пойдемте, - позвал впереди идущий маг, обернувшись на принца через плечо и окинув его каким-то даже сочувствующим взглядом. По этому человеку, которого Рейн видел всего несколько раз и знал о нем лишь то, что его звали Нилом Рейзволлом, которому, если он верно помнил, было чуть за тридцать, было видно, что в вину принца он очень не хочет верить. И все же тень сомнений в его глазах была, однако осуждать принц бы его даже не подумал. Второго же рыцаря-мага принц пусть и видел несколько раз, не мог с уверенностью сказать, как того зовут; это его немного разочаровало.
Идя мимо камер, принц хмурился и чуть кривил губы от досады, что здесь ему придется провести какое-то время. И пусть здесь не было так ужасно, как в городских камерах и вытрезвителях, куда стражники скидывали уличных хулиганов, прекрасного вида покоями эти коморки тоже нельзя было назвать пусть в них была и кровать, и стол со стулом… радом с решеткой для хождения по зову природы.
«Здорово…» - закатив глаза, принц даже отвернулся от одной линии камер, правда обрек себя на лицезрения другой, по правое плечо. Закрыв глаза, поджав губы и нахмурив брови, он едва заметно мотнул головой и, открыв глаза, стал смотреть уже только прямо. «Наверное я забавно буду смотреться в одной из этих камер в своей одежде… Прямо как король из трущоб, кажется, та книга так называлась…» - промелькнуло у принца, когда они миновали еще один пост и шли по второму коридору с камерами. Здесь тоже было пусто, а потому, когда они дошли до конца, первый рыцарь-маг оставил их, поднявшись наверх, дабы оповестить начальника о прибытии заключенного.
Сам начальник не появился, потому как его не было, зато объявился его заместитель, который был весьма ошарашен, когда узнал в новом «постояльце» самого кронпринца. Сам Рейн это никак не прокомментировал, лишь отрицательно качнул головой, явно намекая на то, что никак это объяснять не будет. Рыцари-маги ничего не сказали, хотя принц был уверен, что заместителю уже все объяснили перед тем, как тот спустился в компании Черного Рыцаря.
- Здесь, конечно, не очень комфортно, но не так сыро, как в конце коридора, - хмуро сказал мужчина, отпирая одну из камер поближе к посту охранника и отходя в сторону.
Рейн замер, глядя на открытую дверь и камеру за решетками. И чувствовал себя зверем, которого загоняют в клетку. Мысленно он повторял одну и ту же фразу, довольно банальную и возможно, немного самонадеянную, однако, сейчас она в какой-то степени помогала. Но ноги не хотели идти вперед, вся природа принца кричала и упиралась, не позволяя сделать ему даже шаг вперед.
- Ваше Высочество?.. – долетело до сознания. – Принц?
- М? – Рейн чуть приподнял брови и словно только что выйдя из дремы, взглянул на того самого рыцаря, который похоже и обратился к нему, на Рейзволла. – А… да.
Глубоко вдохнув, принц вновь посмотрел на камеру на этот раз так, словно та была его соперником, после чего сглотнул и заставил себя пройти за прутья решетки.

Четвертая камера слева от поста охраны.

Оказавшись внутри, он не стал оборачиваться, лишь дождался, когда за спиной щелкнет замок, после чего нахмурился, посмотрев себе под ноги.
- Я буду сообщать вам новости, Ваше Высочество, - раздалось из-за спины. – Кто виноват, тот получит по заслугам…в этом я уверен.
Рейн усмехнулся, оценив двузначность фразы.
- Если вам что-то будет необходимо, здесь неподалеку будет Коллерс, - заговорил уже заместитель начальника. – Он принесет все, что нужно.
«Даже оружие?» - принц улыбнулся, после чего взглянул на стоящих в коридоре мужчин через плечо.
- Прямо сейчас мне нужна сменная одежда из моих покоев, желательно как можно проще. И еще – я хочу видеть Ларенса Де Рабенстера, чем скорее, тем лучше.
Рыцари переглянулись. Похоже, идея с посещением им казалась не очень удачной… да только им ведь ничего не сказали на счет этого, а сами они не знали какое решение принять, а потому сразу посмотрели на нынешнего начальника. Тот почесал правую бровь в задумчивости, после чего хмуро кивнул.
- Хорошо, при первой же возможности, Ваше Высочество, - он кивнул магам, намекая на то, что свою работу они сделали и теперь им всем пора подниматься наверх, после чего взглянул на принца, и прежде чем уйти за ними следом, сказал:- Король был хорошим человеком… сочувствую.
«Да… и мысленно надеешься, как и все они, что его убил не я, иначе сочувствие – не самое подходящее чувство», - хмуро подметил Рейн, гладя в спину уходящему мужчине, а когда тот исчез из поля зрения, обернулся и окинул камеру тусклым взглядом. Глубоко вздохнув, он прошел вперед и сел на край кровати, уперевшись локтями в колени, свесив кисти вниз. Осталось только ждать.

Коридоры темницы.

Подзмелья… Уже несколько лет Ларенс планировал устроить небольшую экспедицию по подземным ходам, паучьей сетью охватывающим нижние уровни королевского дворца… Однако вот уж чего Лар точно не ожидал, что спускаться сюда ему придется, что бы проведать Рейна… Наследные принцы были не такими уж частыми гостями темниц и посему Рейнион мог по праву считать себя человеком уникальным. Рыцарь, сопровождающий Ларенса молчал, и парень погрузился в раздумья, пытаясь придумать, как можно было бы избавить принца от этой сомнительной чести и оправдать его пред ликом общественности.
«Ладно… начнем со списка предполагаемых союзников… Ну понятно Энни, она ради брата хоть прямо сейчас пойдет рубить тюремную стражу… Моя сестричка тоже поддержит нас, однако впутывать её без особой необходимости не хотелось бы. Еще одна кандидатура – это Маркус. Вопрос лишь в том: можно ли ему доверять? О том, что он и Рейн не живут душа в душу знает почти что каждый… Но с другой стороны – это и есть главный гарант безопасности. Марк не дурак и не думаю, что бы он пошел против принца зная, что если Рейн выкрутится, то первой жертвой может стать и сам Марк. С ним нужно сыграть тонко, потому что если мы сможем переманить его на нашу сторону, это обеспечит нам поддержку большой части Серебряного Сада… что нам явно не помешает. «Дядю» я в расчет не беру. Он тот, кого наиболее устраивает нынешняя ситуация и при том, даже если он и «чист», то все равно я не уверен, что он будет достаточно сознательным, что бы поддержать принца… Гораздо по сути важнее, поддержит ли Рейна Гайлм… Армия его любит и поэтому если он нас поддержит, то скорее всего за нами последуют и солдаты. Если кронпринца поддержит и армия и маги, то тогда ему не будут страшны никакие обвинения.» - внезапно рыцарь шедший рядом остановился. Задумавшийся Ларенс и не заметил, как перед ними появился сэр Вирбинт, начальник дворцовой стражи, который отвечал и за охрану темниц. С этим мужчиной Лар был знаком весьма близко. В то время когда парень только начинал свою военную картеру, Вирбинт был одним из вышестоящих офицеров. Несколько раз им пришлось «работать» вместе.
- Сэр Ларенс, приветствую… Я полагаю, вы пришли к принцу. Прошу простить меня, однако я должен попросить вас сдать ваше оружие. Мы не можем позволить вам войти в камеру вооруженным… - голос мужчины звучал абсолютно спокойно и индифферентно, однако на лице Вирбинта можно было заметить оттенок неудовольствия. Было заметно, что начальнику дворцовой стражи не слишком по душе то, что ему приходилось делать, однако от своей ответственности он отступать не собирался.
- Разумеется, сэр. Извольте… - вытащив меч из ножен, Ларенс передал его мужчине и приветливо улыбнулся – непростой денек выдался, неправда ли… Полный впечатлений и неожиданностей… - устало потянувшись, граф похлопал по пустым ножнам. – Я безоружен, сэр… Куда мне теперь идти?
- Действительно... не самый приятный денек. Извольте, сэр… следуйте за мной… - Вирбинт сам вызвался проводить парня и не прошло двух минут, как мужчины оказались перед камерой.
- Нам разрешено остаться наедине? – спросил парень, поворачиваясь к своему спутнику.
- Да, однако постарайтесь не слишком затягивать ваш разговор… Если сюда спуститься сэр Ринмар, то не думаю, что его обрадует ваше присутствие. – с улыбкой ответил Нилз, пропуская Ларенса в камеру.

Четвертая камера слева от поста охраны.

- Принц… мое почтение… - медленно проговорил Лар, заходя внутрь – хотел бы спросить, как вы поживаете… Однако ответ мне очевиден… Соболезную… Вы знаете как я любил и уважал вашего отца... – парень был искренен. Он действительно был верным сторонником Гаала, и смерть короля для него была не только политической, но и личной трагедией. Но жить нужно сегодняшним днем, поэтому важнее теперь было разобраться с Рейном… - Вы можете мне рассказать, что конкретно произошло… Я не верю, что это сделал ты… А раз преступник не ты, то нужно найти того, кто подставил тебя… Найти и наказать… - хмыкнул Лар

Рейн никогда всерьез не задумывался о том, о чем бы он думал, если бы вдруг внезапно оказался за решеткой королевской – или любой другой – темницы. В основном он думал об этом только когда изучал историю и королей древности, особенно тех, которые даровали Блестиморам все их природные особенности, среди которых далеко не все были такими уж хорошими примерами для подражания. Иногда принц даже жалел, что в исторических справочниках, учебниках и простых книгах, повествующих о той или иной Эпохе, не были написаны личные терзания правителей или тех, о ком писалось в этих книгах, хотя бы потому, что сам этот человек вряд ли бы стал изливать душу для того, чтобы потом это куда-то было записано, тем более для потомков. Если только бы удалось уговорить его исповедаться, приведя Святого Отца, однако пока что Рейну не попалось ни единой книги, где бы подробно описывали душевные терзания его предков или кого-то из их окружения. Тогда ему было это интересно, в пятнадцать лет, когда интересно все, но уже не касающееся детских забав, а то, что будет окружать в будущем, что является частью самого тебя, пусть даже и в очень отдаленной степени. И если тогда юношеское любопытство играло с невообразимой силой, то сейчас, к нынешнему возрасту принца, оно практически утихло, сменившись лишь профессиональным интересом, куда более спокойным и менее толкающим на какие-то авантюры. Однако сейчас он понимал, почему ни в одной книге не было ничего подобного, ни личных мыслей и переживаний – Келлум и сам совершенно бы не обратил внимание на Святого Отца, приди он сейчас сюда и попытайся вытянуть из принца хоть что-то. Порой, как он знал, нечто подобное действительно действовало, но уже только когда была назначена казнь – люди, терзаемые ужасом, что скоро уйдут из этого мира, порой были готовы излить всю душу священнику, лишь бы не уходить из жизни с тяжелым камнем на шее в виде совершенных грехов. Но то были люди, действительно согрешившие, что же взять с тех, кто не совершал того, в чем его в итоге обвинили? Каяться за какие-то мелкие прегрешения, если вообще можно было использовать подобное понятие для самого греха, мало кто решался, не имея за спиной толчковой силы в виде более серьезной вины, которая в итоге и развязывает язык. А стоит начать – и остановиться порой весьма сложно, отчего миру являются даже такие вещи, о которых люди могли даже и не подозревать, а изливающий душу человек, чувствуя какое-то облегчение от того, что ему дают выговориться, говорит все больше и больше, стремясь смыть с себя всю грязь или же большую ее часть, пока у него есть такая возможность. Но все же больше от чувства безысходности и страха перед смертью, в надежде, что исповедь будет услышана его Господом и тот сотворит что-то, что поможет этому человеку смерти избежать. Случается такое редко, но, как известно, надежда – весьма большая сила.
Сейчас Рейн не находился в том состоянии, когда мог излить всю душу любому, лишь бы на душе стало легче. Хотя бы по той причине, что тяжесть в груди была связана не с какими-то собственными действиями. Она была вызвана печалью, злостью (даже, возможно, ненавистью) и каким-то диковатым желанием мести, параллельно с осознанием и недовольством от того, что нечто подобное сейчас вообще засело в нем словно хороший гвоздь в крепкой древесине.
Когда он остался в темнице один, даже в коридоре временно не было никого кроме него самого, Келлум подошел к небольшому зеркалу, коим был хорошо отшлифованный лист металла в стене напротив жесткой лежанки, и быстро окинул свое лицо взглядом. Усталый взгляд прикрытых зеленых глаз, сейчас кажущихся черными из-за освещения и самого материала "зеркала", напряженное лицо, натянутая линия губ со смотрящими вниз их уголками, хмуро-усталое выражение на лице. Если бы он увидел себя со стороны, то вряд ли бы смог сейчас дать себе меньше двадцати пяти лет. Но в данный момент его больше волновало иное. Проведя правой ладонью по непослушным волосам, Келлум более внимательно вгляделся в свое отражение, словно пытался что-то разглядеть в темных глазах, однако не прошло и полуминуты, как принц глубоко вздохнул и, опустив взгляд, выдохнул через рот. Если бы кто-то видел это, вероятно, тому бы показалось, что в этом усталом вздохе есть что-то от легкого облегчения.
Отойдя от зеркала, Рейн поднял руки к изящной фибуле, украшенной изумрудами, более глубокого цвета, чем глаза самого принца, через мгновение щелкнула застежка и накидка с меховым подолом, столь вычурная и пафосная, по сравнению с нынешним окружением принца, словно драгоценность в грязи, соскользила с правого плеча и через мгновение до того, как ее край должен был коснуться пыльного и какого-то засаленного пола, была перехвачена легкой рукой.
Думая о чем-то своем, принц аккуратно сложил ее, после чего вдруг качнул головой, словно вспомнив что-то, и бросив накидку на лежанку, устало сел на выцветшее серое покрывало и уперевшись локтями в колени, свесив кисти вниз, опустил голову и закрыл глаза. О чем он думал тогда не знали даже стены его камеры, а глядя на самого юношу нельзя бы было с точностью сказать, что именно его волнует – что его кто-то обвинил в том, что не было им содеяно, или же то, что его уличили в этом. Однако если бы здесь был кто-либо с совета, вероятно, догадаться было бы не сложно. Разве что догадаться и поверить – это не одно и то же.

Рейн очнулся от своих глубоких размышлений, погрузивших его почти в какую-то дрему, лишь когда недалеко, со скрипом старых петель, отворилась дверь в коридор темницы и послышались шаги. Судя по ним – в его сторону приближались двое и один, совершая куда меньше шагов, явно был несколько выше второго. Еще до того, как шедшие люди появились перед его камерой, Рейн встал на ноги и развернулся в сторону решетки. Как раз в этот момент за ней показался сам начальник дворцовой стражи, Нилз Вирбинт, а также Ларенс Де Рабенстер, при виде которого принцу даже стало как-то немного легче. Словно падая, он внезапно обнаружил под собой не твердый камень, а мягкий песок. Быстрый взгляд отметил, что Ларенс явно прибыл совсем недавно, иначе бы он выглядел более аккуратно и строго, как и всегда, сейчас же его вид больше говорил о том, что друг явно не собирался перед приглашением посещать дворец. Келлум никак не поприветствовал товарища, лишь внимательно, чуть исподлобья, с серьезным выражением на лице, на котором также читалось выжидание, терпеливо ждал, когда у них появится возможность заговорить.
- Нам разрешено остаться наедине? – именно этого вопроса ожидал от друга Рейн, хотя практически не сомневался, что тот его задаст.
- Да, однако постарайтесь не слишком затягивать ваш разговор… Если сюда спуститься сэр Ринмар, то не думаю, что его обрадует ваше присутствие.
Упоминание о дяде заставило принца чуть нахмуриться, посмотрев на Нилза, который сейчас видел принца впервые после того, как его обвинили в убийстве короля, отметил, что тот старается не смотреть в его сторону. Словно боится увидеть в знакомом лице подтверждение этому всему. Келлум бы, возможно, и сказал ему что-то в этот момент, все же с начальником принц был знаком достаточно хорошо, однако выражение на его лице, эта опаска на нем, заставили его промолчать. Дождавшись когда Ларенса пропустят внутрь камеры, Рейн, сделав шаг в сторону, проследил за тем, как камеру вновь заперли, а начальник пошел в обратную сторону по коридору. Это было несколько странно, что помимо того, что им позволили остаться наедине, что заключенным, на самом деле, не позволялось, так еще и Ларенса впустили сюда, к нему, временно закрыв его вместе с принцем. И пусть начальник явно не ушел, а остановился где-то у дверей, такие действия могли говорить лишь о том, что он был уверен, что ничего плохого принц не сделает. Да и какой бы был в этом смысл, в любом случае?..
Ларенс тем временем уже засыпал Рейна словами, на что принц чуть устало улыбнулся, посмотрев на друга:
- Поразительно, как сильно ты во мне уверен, но я этому даже рад, - он сделал шаг назад и сел на твердую лежанку, практически в ту же самую позу, в которой находился ранее. – Сделать что-либо находясь за решеткой я не смогу, а даже если попытаюсь, все мои действия, которые не понравятся Совету, который сейчас должны вывести за неимением короля на троне, будут расценены не самым лучшим образом. Мой дядя достаточно быстро принял возможность, что короля убил я… - Келлум нахмурился и посмотрел на друга. – Но это сделал не я... как бы банально это не звучало. Однако, - он как будто расслабился, выдохнув в сторону, - стоит отдать должное тем, кто все это спланировал – весьма удачно подстроить события так, чтобы вся вина пала на меня. Узнать о том, о чем никому практически не было известно и использовать это, чтобы выставить меня в плохом свете, сделать из меня узурпатора и отцеубийцу. Хотел бы я узнать, кто и как умудрился узнать о наших с отцом планах, чтобы так грязно их использовать себе во благо.
Рейн зло усмехнулся.
- Извини, я сейчас слишком устал и зол, - он встал, после чего сделал несколько шагов в сторону решетки, и, встав к Ларенсу полубоком, сказал: - То, что это сделал кто-то из самого ближайшего окружения или при помощи кого-то из таких людей – здесь сомнений нет. Возможно, я не очень хорошо скрывал некоторую информацию и кто-то, проявив немного любопытства, узнал что-то, что ему не следовало, а после решил это использовать… в любом случае, вряд ли спланировавшие все это будут довольствоваться только тем, что меня обвинили в убийстве короля и поместили сюда. Казнь будет слишком громким объявлением и может вызвать большую волну негодования и недовольства среди народа, посему не думаю, что нечто подобное будет приписано мне в наказание за совершенное преступление. В ближайший день или два, когда Совет придет к общему мнению, меня, вероятно, отправят в ссылку, которая мало будет чем отличаться от тюремного заточения. И вполне возможно, что меня попытаются заставить официально сообщить, что я отказываюсь от трона и предаю его своему дяде...
На последней фразе Келлум нахмурился еще больше.

Рейн выглядел мягко говоря не очень. Усталый, разбитый, парень старался сохранить невозмутимость, однако чувствовалось, что он понимает всю сложность ситуации. Однако встрече в Ларенсом принц явно обрадовался.
- Поразительно, как сильно ты во мне уверен, но я этому даже рад, - Рейн попытался устроиться поудобнее на жесткой лежанке. – Сделать что-либо находясь за решеткой я не смогу, а даже если попытаюсь, все мои действия, которые не понравятся Совету, который сейчас должны вывести за неимением короля на троне, будут расценены не самым лучшим образом. Мой дядя достаточно быстро принял возможность, что короля убил я… - было ясно, что и принц начал просчитывать варианты, дабы найти того, кто убил Гаала и подставил его самого – Но это сделал не я... как бы банально это не звучало. Однако, стоит отдать должное тем, кто все это спланировал – весьма удачно подстроить события так, чтобы вся вина пала на меня. Узнать о том, о чем никому практически не было известно и использовать это, чтобы выставить меня в плохом свете, сделать из меня узурпатора и отцеубийцу. Хотел бы я узнать, кто и как умудрился узнать о наших с отцом планах, чтобы так грязно их использовать себе во благо. – принц прямо таки лучился «доброжелательностью», вызвав на лице Ларенса понимающую усмешку.
- Извини, я сейчас слишком устал и зол, - принц встал, после чего сделал несколько шагов в сторону решетки, и, встав к Ларенсу полубоком, сказал: - То, что это сделал кто-то из самого ближайшего окружения или при помощи кого-то из таких людей – здесь сомнений нет. Возможно, я не очень хорошо скрывал некоторую информацию и кто-то, проявив немного любопытства, узнал что-то, что ему не следовало, а после решил это использовать… в любом случае, вряд ли спланировавшие все это будут довольствоваться только тем, что меня обвинили в убийстве короля и поместили сюда. Казнь будет слишком громким объявлением и может вызвать большую волну негодования и недовольства среди народа, посему не думаю, что нечто подобное будет приписано мне в наказание за совершенное преступление. В ближайший день или два, когда Совет придет к общему мнению, меня, вероятно, отправят в ссылку, которая мало будет чем отличаться от тюремного заточения. И вполне возможно, что меня попытаются заставить официально сообщить, что я отказываюсь от трона и предаю его своему дяде...
Монолог принца Лар выслушал молча. Стараясь не пропустить ни одной детали, граф сопоставлял факты, стараясь объективно оценить логическую цепочку, построенную Рейном. В конце концов капитан кивнул, садясь на нары.
- Ладно... начнем по порядку... Во первых я уверен в тебе, потому что знаю, что если бы ты действительно захотел бы устроить переворот, то ты бы в первую очередь обратился ко мне. Каждому заговору нужны участники, и мы оба знаем, что я бы в таком случае сыграл бы в перевороте не последнюю роль. Во вторых ты не делал это, потому что даже если бы ты прокрутил все это без меня, ты не стал бы так тупо попадаться и не позволил бы «обвинителям» выбить почву у тебя из под ног. Что до чистоты плана... Я не согласен. Сам план может быть и реализован почти что идеально, но они слишком самонадеянны. На самом деле вычислить нашего настоящего оппонента не так уж и сложно. Главное понять, кто получит наибольшую выгоду от смерти короля и твоего заключения... Мне на ум приходят всего два человека... Маркус и твой дядя. В Маркусе я относительно уверен. Его не устраивает, что бы Ринмар стал королем, так как в таком случае его позиции сильно слабеют. Он твой кузен и обладает своим титулом из-за того, что твоя мать является королевой. Если придет Ринмар, который не имеет к Марку никакого отношения, то в перспективе это может сказаться на принце крайне трагично. Конечно можно предположить, что он проворачивает многоступенчатую комбинацию и в результате собирается избавиться и от следующего претендента на престол, однако убрать третьего игрока уже будет гораздо сложнее, и если умрет и твой дядя, то это будет уже слишком странно... Так что Марка я бы исключил. Так что остается твой дядя. Во первых ты сам упомянул, что он с излишней готовностью признал тебя виновным. Во вторых наибольшую выгоду из сложившейся ситуации вынес именно он. На данный момент он является самым явным претендентом на трон и не думаю, что кто-нибудь смог бы помешать ему, если тебя признают виновным. – слуга посланный начальником дворцовой стражи занес в камеру кувшин с вином и немного вяленого мяса. Дождавшись пока слуга выйдет, Лар разлил вино по стаканам и продолжил, отпив немного чтобы смочить горло.
- Твой дядя слишком долго был в тени Гаала. Если при твоем отце он еще обладал определенной властью, то если бы ты женился на телойской принцессе то твое влияние возросло бы настолько, что после смерти короля он потерял бы и последние способы воздействовать на политику. Так что я рискну предположить, что если он и не является непосредственным реализатором, то все делалось с его одобрения... Что думаешь? – Ларенс встал с кушетки и подошел к двери.
- Другой вопрос состоит в том, кому мы можем доверять и кого бы мы смогли привлечь. В первую очередь я бы хотел знать, стоит ли нам привлекать Маркуса? Он стал бы ценным союзником... Если нас поддержит Марк, то это дарует нам поддержку большой части Серебряного Сада, а помощь магов нам не помешает. Однако насколько принц будет честен и искренен? Всем известно, что вы не слишком любите друг-друга. Я лично уважаю принца и относительно уверен в его невиновности и полезности, однако решать тебе... – хмыкнул Ларенс – и наконец последнее... Как следует вести себя мне. Я думаю, что на публику я сыграю образ растерявшегося последователя. Я не уверен в тебе и при достаточном источнике соблазна, я готов перейти в противоположную фракцию. Пусть они гадаю, насколько я твой... Это может спровоцировать их на неосторожные шаги. И это защитит и меня... Если меня сочтут слишком опасным, меня могут вывести как твоего сообщника и упрятать в соседнюю камеру, лишив нас возможности манипулировать двором... – закончив, Лар с интересом посмотрел на Рейна, наблюдая за реакцией принца и ожидая его ответа.

Рейн достаточно хорошо знал Ларенса, чтобы быть готовым к тому, что он начнет длинный монолог, в котором вряд ли скажет что-то очень уж новое для самого Келлума, что-то, о чем он сам ранее не успел бы подумать, благо, времени у него для этого было предостаточно. Однако, порой какие-то мелочи, которые Рейн не вспоминал сразу или отбрасывал для более позднего рассмотрения, забывались, и Ларенс нет-нет да и напомнит о них, будучи заострив на этом внимание. И подобное порой весьма приходилось кстати. Собственно, благодаря этому друг и заслужил роль эдакого тактика – в отличие от достаточно импульсивного Рейна, он был более спокойным, долго и порой даже затянуто, размышляя о чем-то, прежде чем приступить к каким-либо действиям. Принц в отличие от него предпочитал быстрее переходить к действиям, пусть и не в ущерб продумыванию того, что он собирается делать.
- Во-первых, я уверен в тебе, потому что знаю, что если бы ты действительно захотел бы устроить переворот, то ты бы в первую очередь обратился ко мне. Каждому заговору нужны участники, и мы оба знаем, что я бы в таком случае сыграл бы в перевороте не последнюю роль…
Ларенс всегда говорил принцу, что он излишне самоуверен, однако сейчас это качество вполне можно бы было приписать ему. Келлум не знал, на самом деле, обратился бы он к Ларенсу, задумай он переворот. Вероятнее всего нет, ведь он знал о том, что тот достаточно предан короне и не пойдет против не и короля только потому, что Рейн его за собой позовет. Однако эта его фраза заставила задуматься, а так ли он был предан? Неужели, если бы Рейн действительно решил захватить трон несколько ранее положенного срока, например, ради того чтобы отменить союз Блеймру и Тэлойи, Ларенс помог бы принцу в умерщвлении короля?..
Де Рабенстер не заметил внимательного взгляда принца, который был устремлен на него, едва он закончил свои слова, а сам принц пришел к определенным размышлениям.
- На самом деле вычислить нашего настоящего оппонента не так уж и сложно. Главное понять, кто получит наибольшую выгоду от смерти короля и твоего заключения...
- Я не говорил, что это сложно, - заметил Рейн, добавив: - Чистота же плана в том, что им удалось выяснить все до малейшей детали и подстроиться под эти сведения так, чтобы это выявилось лишь с их руки, на Совете.
Рейн не стал говорить, что в его личном списке уже было несколько людей, которые бы могли быть частью этого заговора. Однако для большей уверенности в некоторых лицах необходимо было кое-что уточнить, но этому мешало нынешнее положение принца, его нахождение в темнице. Но ведь именно для этого он и позвал Ларенса…
- Мне на ум приходят всего два человека... Маркус и твой дядя.
Келлум помрачнел, посмотрев себе под ноги. В его списке было куда больше людей, однако кузена и дядю Рейн и сам подозревал в процессе Совета, однако как и Ларенс, сомневался, что Маркус мог иметь к этому отношение. Он помнил все свои ранние рассуждения на эту тему, еще шестнадцатого числа, когда только-только известили о смерти короля. Маркуса здесь даже не было. Сейчас, с новыми сведениями о том, что зелье от его отца пришло во дворец чистым, и было проверено Ривианом, чтобы оно стало вредоносным нужно было как минимум находиться здесь и знать, что оно вообще существует, как и сама работа Ривиана, и Калеба Де Уаэлби, и уловить момент, чтобы сделать из лекарства отраву. К тому же, Маркус в последнее время был не таким частым гостем королевского дворца и вряд ли бы за те посещения, которыми он радовал королевскую семью, он смог бы узнать что-то, что помогло бы ему так точно подобрать моменты для того, чтобы так удачно подстроиться под все происходящие события, скрытые от общественности. Здесь куда больше подходил дядя Ринмар, которому избавление от брата и племянника действительно было наиболее выгодно. И тут даже не совсем играло то, что он охотно обвинил Рейна в отцеубийстве – в этом плане дядя был взрывоопасен, подобные вещи или другие, но относящиеся хоть как-то к подобным, Ринмар всегда воспринимал очень бурно и предпочитал рубить с плеча…
- Твой дядя слишком долго был в тени Гаала. Если при твоем отце он еще обладал определенной властью, то если бы ты женился на телойской…
- Тэлийской, - машинально поправил Келлум.
- …принцессе то твое влияние возросло бы настолько, что после смерти короля он потерял бы и последние способы воздействовать на политику. Так что я рискну предположить, что если он и не является непосредственным реализатором, то все делалось с его одобрения... Что думаешь?
- Не думаю, что потерял бы, - качнул головой принц. - Все же даже после этой свадьбы он бы не перестал быть инфантом и следующим претендентом на трон после моего наследника. Так просто он бы никуда не делся и продолжал бы заниматься своими делами, скорее всего наоборот бы проявлял большую активность в виду сложностей во время слияния двух стран. И надо отметить, его советы, займись он этим, не были бы лишними. Скорее всего, дядя бы взял на себя ответственность за «блеймрийскую часть» новой и рождающейся страны, дабы убедиться, что она не будет сломлена тэлийским напором, - Рейн чуть поджал губы. - Если после всего этого он объявит о расторжении договора с королем Дэродом об объединении стран, то вина в смерти отца, скорее всего, действительно лежит на нем, если не полностью, то отчасти – не думаю, что он бы в таком случае действовал в одиночку. Скорее всего нашел людей, которые поддерживают его взгляды и пообещал им желаемое ими, а их руками сделал все, что ему было необходимо. Чтобы в случае неудачи было кого подставить... Ты же знаешь, уже мало кто не знает о том, как ему не по душе данное решение отца и как бы он хотел избежать подобного. Вот и еще одна причина, почему ему было бы выгодно избавиться от отца и от меня. Но для этого ему придется все провернуть так, чтобы не очернить свое имя. Чтобы его восхождение на трон не было сопоставлено с чем-то слишком грязным и громким, например, моей казнью. Лучший вариант – подставить меня, конечно… а самому быть тем, кто был среди тех, кто разоблачил этот заговор, избавился от узурпатора и, более того, на радость многим людям, объявил о том, что слияния с Тэлойей не будет, что страна останется «чистой». Это было бы вполне в его духе. А чтобы укрепиться в народе как освободитель и человек, раскрывший заговор и наказавший виновников, он определенно не станет официально объявлять о моей казни или чем-то подобном. Объявит о моей передислокации, а на деле попытается избавиться от меня в процессе… а в народе объявит о том, что принц пытался сбежать и при попытке это сделать случилось страшное – он, то есть я, был убит. Возможно, спишет все на несчастный случай, хотя более вероятно, что скажет о том, что иного выбора у солдат на тот момент не было и «обезумевший принц потерял над собой контроль, не желая признавать собственной неудачи и скверного положения».
- Другой вопрос состоит в том, кому мы можем доверять и кого бы мы смогли привлечь. В первую очередь я бы хотел знать, стоит ли нам привлекать Маркуса? Он стал бы ценным союзником... Если нас поддержит Марк, то это дарует нам поддержку большой части Серебряного Сада, а помощь магов нам не помешает.
Здесь Рейн не был согласен с Ларенсом и четко дал это понять, отрицательно покачав головой. «Маркус не такая важная персона в Серебряном Саду, он там даже ничего не решает. У него власти даже меньше, чем у его отца, да и у Де Уаэлби ее не так много, он всего лишь один из лучших алхимиков Сада, и не более. Даже у племянницы Дагвура Дагарта влияния больше, чем у Маркуса, - он вспомнил, как на днях, помимо всех прочих отчетов ему пришел отчет и о успешном тестировании изобретения Де Тессеры, которое было пусть и устным, переданном по Кристаллу Связи, но все же было. – Серебряный Сад не бросится за Маркусом по одному лишь его слову. За поддержкой Сада если к кому и обращаться, то только к Дагвуру… однако я бы не спешил с этим. Если к смерти отца имеет кто-то из Магического Сообщества, то извещать их о том, что принцу Келлуму, обвиненному в убийстве короля, нужна помощь… это все равно что вырвавшись из одного капкана угодить в другой».
Ларенс тем временем продолжал размышлять над нынешним положением дел, Келлум же молча его слушал, и как только друг завершил свой монолог, начал свой:
- Для начала: Маркус не так влиятелен в Серебряном Саду, как ты думаешь. Я бы даже сказал, что власти как таковой у него там практически и нет. Для Сада он не более чем просто прошедший обучение студент, пусть и возведенный в титул принца, ставший одним из Черных Рыцарей-Магов. Маркус может пригодиться для нахождения нужных людей именно в Ордене Черных Рыцарей, но даже тут было бы куда более выгоднее склонить на свою сторону Соурса, - принц чуть качнул головой вбок. – Более чем уверен, что он не имеет отношения к этому заговору, хотя бы потому, что Дагарт в свое время постарался, чтобы его ложь, если она будет в наличии, не осталась незаметной. Конечно, все может зависеть от других его действий, которые в ходе расследования не затрагивались, поэтому, проверить Соурса все же не повредит. И если опасения не подтвердятся – он очень нам пригодится. Для помощи Серебряного Сада же лучше всего обращаться к Дагвуру…
В голове принца вдруг промелькнула старая мысль – будь Ларенс засланным к нему шпионом, человеком, которому всего лишь нужно выяснить планы принца, который сговорился с предателями короны, как бы много он сейчас узнал. Принц сомневался, что это так, однако даже если бы это было так… он все равно предусмотрел этот вариант. Не в его положении безоговорочно доверять даже старому другу. До этого он тоже было достаточно уверен во многих людях, однако сейчас это не мешало подозревать их в заговоре против него.
- Если Маркус и пригодится, то скорее здесь, как лицо, наиболее приближенное к королевскому двору и тому, кто находится на троне. Если уж кто и сможет манипулировать двором в данной ситуации, то это он, а не принц, находящийся за решеткой или капитан армии, находящийся в его окружении…
Рейн чуть сощурил глаза, вспомнив об одной детали, которую уже подумывал озвучить.
- Сейчас нужно дождаться повторного Совета, на котором будет решено, что делать с узурпатором в моем лице, - он приподнял левую бровь, чуть наклонив голову к левому плечу. – И на основе принятого решения думать, что лучше сделать в первую очередь. Казнить в столице они меня не будут и тем более официально. Определенно будет ссылка, куда-нибудь подальше, в процессе которой произойдет «несчастный случай», который приведет к моей гибели. Либо же для общественности его отложат на чуть более позднее время, а потом все спишут на попытку побега. Как бы там ни было, здесь меня не оставят.
Келлум исподлобья посмотрел на друга:
- Постарайся выяснить, кто будет в числе людей, сопровождающих меня в новое место… и, если получится, постарайся попасть в число этих людей. Законно, конечно же.
«Конечно же. Давай Ларенс, посмотрим, что у тебя получится в итоге», - мысленно обратился к другу принц, мало переживая по тому поводу, что ему приходилось проверять человека, который по праву считался его лучшим другом.

Тюремные коридоры и пост охраны.

К тому времени, как Маркус и Энни, воспользовавшись указаниями угрюмого стражника у входа, наконец спустились вниз по мрачной лестнице под каменными сводами, разносящими каждый шаг призрачным эхом по всему подземелью, и свернули направо по коридору, в направлении караульного поста стражи – настроение у Маркуса успело испортиться окончательно. За всё время, прошедшее с той минуты, когда он вручил кузине платок у дверей тронного зала, он ни разу не обратился к ней и даже почти не смотрел в её сторону, погружённый в свои мысли: разве что поддержал её под локоть, когда они спускались по ступеням каменной лестницы. За многие века ступени были изрядно стёрты подошвами тех, кто спускался и поднимался по этой лестнице (или же кого тащили волоком), и поскользнуться на них было нетрудно. Насколько Марку было известно, несколько раз это обстоятельство служило удобным предлогом, чтобы избавиться от тех заключённых, которые были особо неугодны королям и вельможам: несчастный даже до своей камеры не успевал дойти – его находили в самом низу лестницы со сломанной шеей, а сопровождавшие его стражники с невинными лицами докладывали, что «заключённый оступился и свалился с лестницы». Так что спуск по этим ступеням навевал скверные мысли.
Впрочем, сам по себе спуск в тюремное подземелье, мягко говоря, не внушал особо радостных чувств. Здесь, под землёй, среди угрюмых каменных стен, в душу сама по себе вкрадывались тоска и робость пополам с клаустрофобией: само осознание того, что над твоей головой толща земли, фундамента и каменной кладки, было достаточно неприятным – а ведь к этому стоило прибавить ещё и то, что спускавшихся сюда заключённых вдобавок ждала тесная камера с железной дверью, жёсткими нарами и зловонной срамной решёткой в углу…. Поневоле начинало казаться, что сквозь глухую подземельную тишину, нарушаемую лишь звуком шагов, слышатся слабые отголоски чьих-то голосов – мольбы, угроз, плача: голоса всех тех, кто навеки сгинул в темнице, и чьи тени обречены были на вечное заключение в кладке этих стен. Стоит только подумать о том, сколько жизней угасло в каменных катакомбах за последние века, и сколько чужих чаяний и надежд впитал в себя безмолвный камень – и создавалось впечатление, будто тюрьма сама по себе потихоньку вытягивает жизнь из каждого, кто осмелился спуститься под эти своды.
Маркус не считал себя особо впечатлительным: но здесь, в темнице, сама атмосфера казалась ему гнетущей, хотя внешне он ничем этого не проявил. На память ему поневоле приходили самые жуткие истории, связанные с дворцовой тюрьмой. О сотнях скелетов, которые нашли землекопы, рывшие эти катакомбы – и по приказу короля размололи их в костную муку, на которой замесили раствор, скрепивший камни стен. О людях, замурованных заживо в стенах темницы и в каменных зинданах в дальних коридорах тюрьмы. О жутком королевском палаче по прозвищу Святой Потрошитель, религиозном фанатике и бывшем серийном убийце, поступившем на службу короны и прославившемся своей чудовищной жестокостью.... Человек более слабый духом уже дрожал бы, как заячий хвост, и испуганно поводил глазами по сторонам, ожидая, что вот-вот за поворотом послышится бряцанье металла – и навстречу ему, лязгая цепями, выступит призрак в окровавленном рубище и ржавых кандалах, в одной руке держащий громадный тесак, а в другой – собственную голову с остекленевшими глазами и жутким кровавым оскалом… Принц мельком бросил взгляд на свою спутницу, гадая, какие чувства испытывает сейчас она. Уж вряд ли радостные и светлые, в таком-то тошнотворном месте.
Миновав коридор, они вышли к винтовой лестнице (опять лестница, чтоб ей), ведущей вниз, в ещё более мрачные глубины каменных катакомб. Сойдя вниз по ступеням, принц и принцесса очутились в небольшом помещении, всю обстановку которого составляли деревянный стол со стулом и пара скамей у стен, да ещё деревянная бочка с водой, к обручу которой цепью был прикован ковшик. Единственная дверь, ведущая из помещения, была окована железом и снабжена окошком-бойницей с заслонкой: вела она, по всей видимости, в тюремные коридоры с камерами. За столом скучал стражник в доспехах с насечками сержанта на оплечьях: ещё двое стражей с пиками наперевес и мечами на поясе дежурили по сторонам от двери. При виде посетителей страж за столом выжидающе воззрился на них, а двое у входа в коридор с некоторым запозданием вытянулись во фрунт, примкнув пики к ноге.
– Моё почтение, Ваше Высочество… и вам, Ваше Высочество, также, – несколько замешкавшись с обращением сразу к двум высоким особам, поприветствовал сержант сперва Энелин, а затем и Марка. – Что привело вас сюда?
– Доброго вам вечера… сержант Уистлер, – ровным тоном поприветствовал его Маркус, припомнив имя стражника. – Её Высочество, принцесса Энелин, желает свидания со своим братом, принцем Рейнионом. Вы можете удовлетворить её просьбу?
Сержант смерил их пристальным взглядом: затем добыл из стола стопку исписанных бумаг, бегло просмотрел самую верхнюю, перелистнул ещё несколько.
– Свидания, говорите… – протянул он. – Его Высочество не упоминал о том, что желает видеть вас сегодня. Сейчас у него аудиенция с капитаном Ларенсом Де Рабенстером…
– Да, нам это известно, – кивнул Марк.
– …так что, думаю, вам лучше подождать. Принцу доложат о вас по окончании аудиенции: если он пожелает встретиться с вами, мы вас пригласим. Пока можете присесть. – Сержант указал широким жестом на скамью у стены. Сочтя на этом свою задачу выполненной, он разложил бумаги на столе, извлёк из чернильницы перо и принялся вносить в документы поправки и дополнения.
Маркус не стал спорить, лишь пожал плечами. В данной ситуации всё зависело от воли Рейна. Скамьёй он не воспользовался, прислонившись к стене: скорее скамья сгодилась бы для Энни – у той наверняка устали ноги после всех этих лестниц… к тому же она хромая, ей столь долгий спуск наверняка дался тяжело. При мысли о хромоте Энни принц с трудом сдержал вздох. «Хромоножка…». Нет, первая принцесса в самом деле больна: человек, к которому она сейчас стремится на свидание, издевался над ней в детстве, он нанёс ей тяжёлую душевную рану, вёл себя как последний идиот по отношению к родной сестре… и при всём при этом она так привязана к нему. Что за извращённое чувство подвигает людей на такие поступки, и можно ли признать его любовью?
Размышления на тему любви пришлось отложить – Маркуса привлёк отдалённый отголосок звука, донесшийся из-за двери. Спутать этот звук с чем-либо ещё было трудно: то был человеческий крик. Мужской или женский, трудно сказать: надрывный, захлёбывающийся, временами срывающийся в визг… и то и дело прерываемый ритмичными хлёсткими ударами кнута. Кого-то секли в камере, предназначенной для допросов. Снова и снова свистал бич, полосуя чью-то плоть: крик всё чаще прерывался, и наконец перерос в скулящие рыдания. Наконец удары кнута стихли. Чьи-то всхлипывания звучали ещё некоторое время, но затем резко оборвались – должно быть, захлопнулась дверь камеры.
Спустя минуту из-за двери коридора послышались шаркающие шаги. Дверь со скрипом отворилась, и в помещение вступила приземистая фигура жутковатого вида. То был коренастый, жилистый и сутулый мужчина с длинными волосатыми руками, одежду которого составляли короткие штаны выше колен, кожаный фартук и ременные сандалии. Голову мрачного типа скрывал чёрный капюшон с узкими прорезями для глаз, из-под которого виднелся лишь тяжёлый щетинистый подбородок и тонкогубый рот. Впрочем, даже эта часть лица производила жуткое впечатление – от углов рта через щеки к скулам тянулись застарелые багровые шрамы со следами неровных стежков, что придавало лицу вид страшной улыбки до ушей. Через плечо капюшонника был перекинут длинный бич, конец которого волочился по полу, оставляя за собой прерывистый кровавый след.
– А… Доброй ночи, сталбыть, вашвысочства, – слегка шепелявя, вымолвил мрачный тип, узрев Маркуса и Энни. Сквозь прорези капюшона невозможно было различить глаз.
– Сейчас вечер, Гримо, – хмуро произнёс Маркус, не утруждая себя приветствием: желать этому человеку чего-либо «доброго» не хотелось.
– Да какая разница-то: вечер, утро… Под землёй всегда ночь, вашвысочство, – осклабился палач, растянув свою жуткую улыбку в простой ухмылке и обнажив два ряда железных зубов, среди которых не было ни одного живого. Подойдя к бочке, он зачерпнул ковшиком воды и принялся жадно, с хлюпаньем и фырканьем, пить. Струйки воды сбегали ему на волосатую грудь, проливаясь сквозь углы изуродованного рта.
Маркус мрачно нахмурился, более всего желая, чтобы Энелин сейчас одумалась, отказалась от своего решения и попросила проводить её в покои. Пусть кузина и сама пожелала явиться сюда, не вняв голосу разума (в лице Маркуса) – он всё равно не желал, чтобы она находилась в обществе этого типа, который был ему самому отвратителен до глубины души. Мастер Гримо, королевский палач, не снимавший капюшона не только в камере пыток, но и почти никогда – по той причине, что лицо у него было изуродовано ещё сильнее, чем на первый взгляд. Некогда Гримо был освобождён солдатами инквизиции из подвалов некоего некроманта, который держал нескольких человек в плену для своих противоестественных опытов. Трудно сказать, чего довелось натерпеться будущему мастеру-палачу в лаборатории некроманта, но к тому моменту, как его освободили, у него окончательно сорвало крышу. В своих изысканиях некромант изуродовал лицо Гримо, обезобразив его рот «улыбкой» и вдобавок лишив носа: но ещё сильнее он изуродовал его душу. На должность палача Гримо был взят за два качества: во-первых, невероятную искушённость в области пыток и истязаний – а во-вторых, полнейшее равнодушие к собственной боли. Поистине, он обрёл своё призвание, заслужив сомнительную славу живого кошмара заключённых. Впрочем, помимо него в число дворцовых палачей входил также мастер Пиц, полная его противоположность, и трудно было сказать, кто из них был более страшен: грубый, уродливый и жестокий Гримо – или мастер Пиц, пожилой румяный человечек с бородкой и зачёсанными на манер рожек седыми волосами, спокойный и обстоятельный, с одинаковой невозмутимостью нанизывавший мясо на вилку за обедом и вгонявший иглы под ногти в камере…
Напившись, заплечных дел мастер свернул свой кнут и прицепил его на пояс. Вид у него был удовлетворённый, как у человека, завершившего тяжкий, но притом любимый труд.
– Сталбыть, виконта Жильбера обрабатываем, – как бы между прочим доложил он, кивнув в сторону коридора. – Тот, проказник этакий, на казнокрадстве попался, изволите знать: сообщничков своих уже выдал, те уже в городской тюрьме хоралы поют – таперича, сталбыть, надобно его вразумить как следует, чтоб впредь неповадно было. Ибо знаете, как у кого-то там писано: «Битие определяет сознание», вот! – Мастер Гримо вновь усмехнулся, не менее гадко.
– Прекрати. – мрачно бросил Марк, выразительно указав глазами в сторону первой принцессы: дескать, заткнись, придурок, не нагоняй страху. Палач мгновенно согнал с лица улыбку, постаравшись напустить на себя серьёзность – но взглянув на Энни, негромко хмыкнул.
– А я ж что вспомнил, вашвысочство! – молвил он. – Тут ко мне на вразумление сегодня служанку должны вашу определить: Тессу, Терезию тоись. Подружки на ей донесли: дескать, в последние дни вы ей недовольны бывали – то одно не так, то другое… Вот и велено, сталбыть, вразумить как полагается. Десяток плетей, сталбыть. – Он выразительно коснулся пальцами своего окровавленного кнута, всего пару минут назад рвавшего спину злосчастного виконта Жильбера. – Исполним в лучшем виде: потом, правда, ежели переживёт – встать с неделю не сможет, так что не обессудьте… Так что, прикажете исполнить – или нет на то вашей воли, простить желаете?

Тюремные коридоры и пост охраны.

Идти пришлось дольше, чем она думала. Принцесса даже немного устала, особенно от дум, что хорошо бы было натереть эти бесчисленные ступеньки воском или пролить масло – и тогда Маркус так весело покатился бы вниз… Но тут ей приходилось себя одергивать и напоминать, себе же, что недавно тут вели Рейна - и ведь его тоже могли толкнуть! Если уж даже ей в этих коридорах пришла в голову идея подставить подножку кузену, то что же могли придумать те гнусные предатели, что хотят скинуть Рейна с заслуженного трона?!
“С очереди на трон… братик, я надеюсь, с тобой все в порядке,” – ну, насколько это возможно в таком месте. – ”И, надеюсь, эти стены и потолки сделаны не тяп ляп…” - что вполне можно заподозрить, зная подлую людскую натуру.
“Да, если хочешь быть в чем-то уверенной – надо делать это самой! “ - Энни, поджав губы, смотрела, как Маркус безрезультатно общается со стражником, а затем поддерживает светскую беседу (несколько одностороннюю) с уродом в коротких штанишках. Кстати, отсутствие лица у последнего (то есть наличие капюшона с прорезями для глаз) навело ее на мысль.
“Маска – это хорошо-о…” - Энни призадумалась, чью наглую рожу следовало бы скрыть под оной – по всему выходило, что заковать в железные маски нужно все её окружение.
“Да, это было бы заме… Ой, нет! Ведь так у них будет шанс безнаказанно кривляться! Противные злобные людишки!” – итого, идею пришлось забраковать на корню. И вернуться к более мрачным мыслям, ведь стены давили, и хоть чьи-то крики недавно так ласкали слух, принцессе было совсем не весело – где-то тут был ее брат…
“Да нет, они не посмеют поступить так с Рейном! Тем более, они еще не доказали его вину!” - кто «они» - Энни не персонализировала. Да кто угодно: Ринмар, Маркус, может даже и Маргарет... Принцессе не в первый раз уже приходила в голову мыль, что, может, королева тайно ненавидела своего первенца. То есть ненавидела мужа, а заодно и его сына.
“И дочь…”- вот почему была так к ней строга. – “А почему «была»? И есть, и будет, если ничего не изменится! “– и как жаль, что давно прошли те времена, когда жены восходили в могилу к мужьям. - “Или их туда бросали? И правильно делали! Ведь как сказки кончаются: «и жили они счастливо и умерли в один день». Ну так давайте сделаем сказку былью!”
Но пока сказка получаясь какая-то страшная. И несуразная, ибо Энни с возмущением поняла, что этот волосатый урод в маске посмел к ней обратиться! Правда, она еле разобрала, что тот несет.
“Наказать Тессу? За что? Хотя не важно…” - все равно та это заслужила. Немного подумав, стоит ли удостаивать палача ответом, Энелин в показном удивлении вздернула бровь.
- И кем же это было велено вразумить? – принцесса недовольно смотрела на палача, по всей видимости, тот особым умом не отличался - ну зачем, зачем он спросил? Вот если б она сейчас не узнала про наказание служанки - то вскоре порадовалась бы тому, что есть в этом мире хоть капля справедливости. А так…
“Да он лентяй! Работать просто не хочет! И вот зачем тут Маркус?! Он скажет Рейну, что я забила служанку до смерти! Вот гнусный доносчик! А ведь Рейну и так тут не весело, а еще и поклепы на сестру слушать!” – принцесса была уверена, что кузен пошел с ней только из-за того, чтобы ее позлить, а заодно и поглумиться над Рейном. Ведь как же – королевский отпрыск – и в этих казематах!
“Ненавижу всех!” - место ведь и вправду было ужасное для пребывания тут её брата. А вот остальные людишки вполне заслужили такие «хоромы»! Принцесса вообще считала, что палачу очень повезло с работой – можно бить людей в свое удовольствие и получать за это деньги. А еще можно убивать. Вот только это тяжелый физический труд, так что она бы лучше просто смотрела. Плетью махать – не королевских это рук дело.
“К тому же – не он решает, кого мучить,” - Энни презрительно вздернула нос - от этого же пропадала половина удовольствия, когда решают за тебя.
“Эх, как же не хочется, но… чертов Маркус!” – ей придется простить Терезу.
- Тесса моя служанка! И мне решать, насколько она провинилась. Но в любом случае она не заслуживает такого тяжкого наказания. – “Десяток плетей? Это же смешно. Пятьдесят как минимум!” - Хорошо, что мы прояснили это недоразумение.
Она перевела взор на Маркуса.
- Я настаиваю, чтобы Рейну доложили о нас – обо мне! - не по окончании аудиенции, а прямо сейчас! Пусть он решает, ждать или нет, – и пусть теперь кузен скажет то же самое стражнику, ибо она не собирается разговаривать со всякой челядью, и так уже этот палач своей глупостью ей все настроение испортил. Точнее, просто сделал его еще хуже.
И тут принцесса поняла, что ее разозлило в недавних словах стражника.
“Не, ну какая дерзость! «Так что, думаю, вам лучше подождать»… Да ему не положено думать! Ему положено выполнять указания!”

- Насчет Маркуса я вынужден с тобой не согласиться. Маркус необходим для того, чтобы влиять на Эстля, а без поддержки Эстля будет крайне сложно переманить на свою сторону магов. Но в любом случае у нас есть его сестра, так что если он что-либо и задумал, то мы всегда сможем помешать его. Ты знаешь, что я не слишком люблю такие методы, однако держать Вилию к нам поближе может быть крайне неплохим решением… А что до твоей ссылки… Я сделаю все возможное. Разузнать, кто едет, может быть не так сложно. Проблематичнее будет попасть непосредственно в конвой. Так что если ты не против, на публику я буду играть роль слуги, который разочаровался в своем бывшем друге и повелителе. И кстати, хоть это и не суть важно… Энни выражала желание навестить тебя. Зная её беспокойный нрав, боюсь это только вопрос времени. Она придет сюда и закатит сцену. Будь к этому готов. – поморщился Ларенс
«Мда… Энни и правда доставит еще множество проблем. Но все же… Стоит ли её привлекать? С одной стороны она обладает той властью, страстью и верностью, которые сделали бы её ценным союзником. Но с другой стороны она слишком эмоциональна, взрывоопасна и нестабильна, что делает её опасной не только для врагов, но и для нас самих.»
- Мой принц, я не думаю, что стоит оставлять вашу сестру саму по себе. Она может по случайности навредить вам сама того не желая. Я бы очень не желал оказаться в конвое, зная, что ваша августейшая сестрица может подмешать в воду яд и отравить разом весь отряд только ради того, чтобы вы смогли сбежать. Но с другой стороны и не стоит посвящать её во все тонкости нашего плана. Посему я прошу вас поговорить с ней, когда она придет и призвать её к бездействию… Или же в крайнем случае убедите её, что бы она хотя бы немного слушалась меня и Маркуса. – устало вздохнул граф, представляя, сколько работы ему еще предстоит.
«Нужно будет немного вздремнуть, когда закончу с Рейном и Марком. Как же надоели мне эти Августейшие особы… Иногда я действительно жалею, что впутался во всю эту политическую кутерьму. Можно же было, подобно многим мои приятелям по армии, остаться исключительно военным – человеком, который исполняет приказы, но сам не вмешивается в происходящее, предоставляя глобальные решения политикам…» - мелькнуло в голове у парня – «но я явно устал… не в моих привычках сетовать на судьбу и бежать от ответственности… Вот возведу Рейна на престол и уеду с сестренкой куда-нибудь на море… Отдохнем месяц другой на вилле… Да и пора о личной жизни задуматься. Матушка права, заявляя, что мне уже давно пора обзавестись невестой. Знать бы еще кого выбрать… Можно было бы провести совсем безумную линию и убедить Рейна отдать мне в жены Энни, но боюсь моя хрупкая психика этого не выдержит… Хоть ради герцогства некоторые неудобства можно будет и потерпеть» - улыбнулся своим мыслям Лар, представляя реакцию Энни, если бы она узнала о его мыслях. – «Интересно, как в итоге Рейн разберется с сестричкой? Понятно, что та еще долго будет пытаться привлечь к себе внимание… А учитывая приближающуюся свадьбу, не удивлюсь, если Её Высочество попытается избавиться от нежеланной невесты… Ей нужен муж, любящий но твердый, который сможет спустить её с небес на землю и укротить нрав своей шизанутой супруги.» - отпив немного вина, Ларенс прикрыл глаза, стараясь сосредоточиться на сути вопроса. Картина произошедшего была ясна и единственное, что бесило парня, это то, что он пропустил совет. Это было бы интересным зрелищем и будь там Ларенс, может он и смог бы как-нибудь посодействовать своему другу и избавить его от тюремного заключения. Внезапно парень нахмурился, и его мысли заработали в несколько другом направлении…
«И при всем при этом не нужно забывать и собственные интересы… Дружба дружбой, но ничего не скрепляет отношения лучше, чем договор, основанный на взаимной выгоде. Теперь будем клянчить повышение.» - Ларенс помог бы другу, даже если бы это не принесло бы ему определенной выгоды, но зачем упускать возможность, если она сама просится в руки. Лишние деньги и власть еще никому не мешали.
- И Ваше Величество, не поймите меня превратно… Однако я бы хотел узнать, какова будет моя судьба после того, как мы восстановим справедливость и накажем всех виновных? – легкая усмешка подтверждала, что Лар не случайно обратился к Рейну, как королю. Именно во власти короля, а не принца раздавать земли и титулы, так что пора было юному кронпринцу взять на себя эту немалую ответственность.

Почему-то Рейну казалось, что разговор перешел в хождение по одному и тому же кругу:
- Насчет Маркуса я вынужден с тобой не согласиться. Маркус необходим для того, чтобы влиять на Эстля, а без поддержки Эстля будет крайне сложно переманить на свою сторону магов.
Рейн слегка устало вздохнул, когда Ларенс вновь упомянул о том, что для влияния на магов и Сад нужен Маркус. Он откровенно не понимал, почему друг видит в Маркусе то, чего в нем было слишком мало? Да, конечно, он был принцем, пусть данный титул был дарован исключительно по просьбе матушки, которая решила сделать приятно своей кровной сестре и племянникам. Да, он был хорошим примером студента и выпускника Серебряного Сада, был сыном одного из лучших алхимиков Сада, однако если убрать титул принца – таких студентов было достаточно много. Студентов с богатыми и влиятельными родителями, которые в случае чего могут прикрыть шалости своих отпрысков или даже протолкнуть их на пару ступеней вверх даже там, где, казалось, лестница для их потомков заканчивалась. Тот же Эстль мог относиться к таковым, как и племянница Дагарта, как и сестра Ларенса – все они были магами Сада, в котором, если смотреть в основе, у них были практически равные права, разве что Эрупре и Эстль все же имели чуть большую популярность, в виду своих выдающихся способностей и достижений. Если так смотреть, то Эстль и его кузина были в этом плане даже чуть более влиятельнее Маркуса, внутри Серебряного Сада, а если учитывать последние новости и достижения виконтессы Де Тессера, то она была даже чуть выше своего кузена Эстля.
А приписывать человеку то, чем он не обладает – глупо, потому как на это будут возлагаться надежды, а если этого изначально нет, то и надежда возлагается на пустое место, как и на несуществующую опору. Все равно, что идти в темноте и упорно верить в то, что под ногами в паре метрах, где зияет дыра, вот-вот появится пол.
- …Или же, в крайнем случае, убедите её, что бы она хотя бы немного слушалась меня и Маркуса.
- Ты опять скажешь с «ты» на «вы», – чуть приподняв бровь, заметил Рейн, глядя куда-то в пол. - Поверь, свою сестру я знаю достаточно хорошо, чтобы ожидать от нее чего-то подобного, - на этой фразе Рейн чуть помрачнел, отметив про себя, что уж теперь-то он действительно знает о ней куда больше, чем раньше. – Странно, что ее до сих пор здесь нет. Что же касается Маркуса – ты слишком низко смотришь.
Рейн как будто раздраженно повел плечами.
– Маркус и Эстль – кто они в Серебряном Саду? Кто они такие, почему за ними должны пойти члены Магического Сообщества? Зачем нам Маркус для влияния на Эстля? Зачем нам Эстль для влияния на Магическое Сообщество? Почему Сообщество должно прислушаться к словам Эстля? Ни он, ни Маркус - они в нем не настолько влиятельны, как Дагвур Дагарт, которого и нужно в данном случае склонять на свою сторону. За ним пойдет куда больше народа, нежели за моим кузеном и Дагартом-младшим, которые в Совете Магического Сообщества даже не имеют собственного места и слова. Их покровительство нам ничего не даст в данном плане. Пара-тройка человек, несколько полезных связей – да, но если нам нужно привлечь членов Магического Сообщества, в лице магов, готовых принять мою сторону с целью вернуть к власти, если не их половину, то хотя бы треть или даже четверть, то нужно заручиться поддержкой того, кому эта часть может безоговорочно доверять. А к таким людям ни Маркус ни Эстль не относятся.
Принц чуть подался вперед, сцепив пальцы рук на уровне рта. Брови его нахмурились, а изумрудные глаза сверлили каменную стену напротив, хотя словно смотрел сквозь нее.
- Маркус, скорее всего, в любом случае примет мою сторону. Он не дурак и ему невыгодно свергать меня с трона, потому как это может привести к разрыву договора с Тэлойей, а это в свою очередь может привести к войне. Особенно если учесть, что тэлийская принцесса так и не была найдена, а возможно на данный момент уже давно мертва. Война ему совершенно не на руку, что до тех, кто все это подстроил – вероятно, у них есть какой-то гениальный план, который по их мнению принесет им успех. Либо же война не нужна и им… а исчезновение принцессы можно будет легко списать на того же меня, как на узурпатора, решившего таким образом исключить возможность союза Блеймру и Тэлойи этим путем. Ведь у короля Дэрода больше нет наследников, а значит, отличный способ предотвратить объединение – избавиться от монарха, поддерживающего эту идею и предмета, который его обеспечить, в данном случае – от принцессы Шэрлэй. Другой способ объединить страны в таком случае, после свержения узурпатора и предотвращения войны, это принять иную форму правления, но на это не согласится ни один король, а значит, объединению не бывать в любом случае… Отличный способ получить и власть, и предотвратить нежелательное событие.
Рейн сомкнул больше пальцы и коснулся ими губ, задумавшись над своими же словами. Однако недолгая тишина была прервана голосом Ларенса:
- ...И Ваше Величество, не поймите меня превратно… Однако я бы хотел узнать, какова будет моя судьба после того, как мы восстановим справедливость и накажем всех виновных?
Келлум молча смотрел в пол и после десяти секунд молчания, поднял тяжелый, но при этом чистый взгляд на капитана. Постановка вопроса показалась принцу немного забавной, хотя ответ все равно бы был тем же, задай он вопрос иначе:
- Ты не будешь приписан к предателям короны и Его Величества, и тебя не казнят как предателя, когда я верну себе трон.

- Ты не будешь приписан к предателям короны и Его Величества, и тебя не казнят как предателя, когда я верну себе трон – голос Рейна был абсолютно спокоен и серьезен и Ларенс не смог не сдержать усмешки. Принц был в своем амплуа и подобно большинству правителей верности он не просил, а требовал.
- Рейн, я продолжу скакать между «ты» и «вы» ибо мне так удобнее… Ты не только мой друг, но и мой король, так что оба обращения абсолютно обоснованный и справедливы. А что до моей казни… Ты не исправим. Учти, что не все будут так альтруистичны, как я. Чтобы поверить в твои слова им придется заплатить. Земли, привилегии, титулы – это то, чем короли платят за верность. И не говори мне, что верность и так тебе принадлежит, ибо это долг каждого аристократа служить короне. На словах это так, но в реальности отношения короля и его лордов сугубо материалистичны и лишь малая толика дворян останутся служить королю, если узнают, что за свои услуги они не получат награды. Тоже самое и с армией. Даже те солдаты, которые готовы пожертвовать своей жизнью ради страны и короны будут роптать, если вовремя не получат жалование или будут обделены во время раздела трофеев. Так что, друг мой, не заставляй объяснять меня объяснять тебе прописные истины… Ты это и так все знаешь. – в такие моменты Лар чувствовал себя девяностолетним стариком, который скучно и занудно отчитывает провинившегося внука. – Так что если и отойти от моей персоны… Что я могу пообещать от твоего имени? На какие земные блага могут рассчитывать те, что последуют за Вами. Ваше Величество? – взгляд Ларенса был спокоен и ясен. Он был готов отдать свою жизнь на благо Короны, однако парень прекрасно осознавал, что не все будут готовы разделить его благородные порывы и предпочтут служить тому, кто лучше и чаще платит.
- И кстати… действительно… Мне начать поиски принцессы, или ты уже принял меры? И разумеется я имею ввиду неофициальные меры… - хмыкнул Ларенс – было бы неприятно, если бы на тебя повесили еще одно обвинение.
«Хоть я и уверен, что принцессе нужно опасаться не заговорщиков, а Энни… вот она уж пошла бы до конца, чтобы достигнуть своей цели… А это, кстати, интересная идея… Выскажем.» - хмыкнул парень, пытаясь сформулировать слегка безумную гипотезу.
- А как думаешь, каков шанс, что это все подстроила твоя сестрица? Прекрасный способ расстроить твой брак и привязать тебя к ней. Тебя сошлют куда-нибудь далеко-далеко, где никто не сможет помешать ей заполучить тебя в её руки… Ну и далее притворять в реальность все её безумные фантазии, связанные с тобой. Я понимаю, что план слегка безумный, но рассмотреть стоит все варианты… И притом зная Энни, не удивлюсь, если бы она действительно планировала бы нечто подобное. – графу и самому не верилось в то, что он говорил, но гипотеза и в правду была весьма занимательна.
- И у меня еще один вопрос, Рейн… почему ты мне доверяешь? Ведь я могу быть шпионом, подосланным к тебе, дабы выведать твои планы. Тебе не кажется, что было слегка неосмотрительным сообщать мне обо всем настолько искренне. При дворе и лучшие друзья не раз предавали своих королей. – хмыкнул Ларенс – именно из-за этой твоей черты с тобой и ссорится все время Маркус. Разумеется, я верен тебе и я никогда в жизни тебя не предам, однако не говори мне, что ты ни разу не рассматривал такой вариант? – парню и правда было интересно. Рейн был кронпринцем, почти что королем… И нет опаснее позиции, чем место друга короля. История доказывает, что подобные друзья весьма часто плохо кончали, пав жертвами королевской паранойи.
«И какую фигню я несу… мне действительно нужно пойти и отдохнуть… Где твои ясность ума и язвительность Лар? Где те беззаботность и хитрость, которыми ты так гордишься?» - подойдя к стене, парень прислонился лбом к холодному камню, стараясь привести мысли в порядок.
- Ладно… давай закругляться… Общая ситуация мне понятна, но пока пойти дальше простого гадания на кофейной гуще нам не удастся. Нужно больше фактов. Я узнаю о решении Совета по поводу твой судьбы и если удастся, то попытаюсь попасть в число людей, сопровождающих тебя… - Лар улыбнулся принцу, показывая, что он совсем не против поинтриговать среди больших шишек – так же я буду проверять всех подозрительных лиц, начиная с твоего дяди. У тебя есть еще какие-нибудь приказы или просьбы, которые я должен буду передать, или я могу действовать так, как посчитаю нужным?

Рейн едва сдерживал легкую улыбку, когда ответил на вопрос Ларенса. Потому как знал, что у друга вновь откроется канал «советов от старого и мудрого Ларенса». Порой было даже странно, что при всем своем достаточно нагловатом характере и склонности к сарказму, а также наличия чувства юмора, сам Ларенс порой попросту не видел цели, с которой была сказана та ли иная фраза принца. В этот раз ситуация повторилась.
- Рейн, я продолжу скакать между «ты» и «вы» ибо мне так удобнее… - на эту фразу принц все же усмехнулся. Скажи нечто подобное Ларенс при дяде или королеве – точно бы схлопотал в свой адрес не самую лицеприятную фразу, сказанную невероятно нейтральным по отношению, и в то же время сдержанным, вежливым тоном, смысл которой порой мог быть куда более оскорбительным и унизительным, чем самое искусное оскорбление. Вернее, эта фраза и могла бы расцениваться как чрезвычайно искусное оскорбление, потому как в целом оскорбительного в ней ничего не было видно… и в то же время вызывала бы она именно такие чувства и ассоциации. К таким бы фразам подошло изображение двух змей, пожирающих друг друга с хвостов – одно проистекало из другого и было сложно сказать, что было первостепенным.
Но, как бы там ни было, принц был прав – Ларенс затянул старую песню, которая в данной ситуации даже показалась немного забавной, настолько ее наличие сейчас было неуместным, в виду попросту банально не увиденной истины в словах Келлума.
- Учти, что не все будут так альтруистичны, как я. Чтобы поверить в твои слова им придется заплатить. Земли, привилегии, титулы – это то, чем короли платят за верность…
«Да ну что ты…» - с какой-то степенью раздражения подумалось Рейну, в то время как он набрал в грудь побольше воздуха, и закатил глаза, что явно отображало, какого мнения принц был о весьма ожидаемой и банальной речи друга, которая бы вполне сошла за нотацию. Странно было, что таким серьезным Ларенс был только тогда, когда дело касалось лично его и вещей, которые бы могли стать выгодными для него – в ином же случае такая серьезность за ним никогда не замечалась. С другой стороны, в данной ситуации его можно было понять – ведь какой бы был смысл ему рисковать ради Рейна, если бы тот не смог дать ему за преданность что-то взамен, что-то, что было ему так нужно? Дружба дружбой, но за просто так мало кто решился бы помочь другому, особенно, если эта помощь была чревата множеством больших проблем, в том числе и смертью. Ведь если что-то пойдет не так, и Ларенса поймают, то его точно казнят за то, что он был в сговоре с принцем, признанным королеубийцей и узурпатором. Поиск выгоды во всем – одна из самых сильных черт характера Де Рабенстера, Рейн это знал, именно поэтому ответил на его вопрос так, как ответил. Исключительно ради того, чтобы просто немного подколоть друга, зная, какой на самом деле ответ он ожидает. Но вот Ларенс, становясь в поиске выгоды слишком серьезным, этого не заметил. И испортил своей нотацией весь момент.
- …Так что, друг мой, не заставляй объяснять меня объяснять тебе прописные истины… Ты это и так все знаешь.
- Не буду, ты и без моей просьбы это уже сделал, матушка, – подняв взгляд на друга и криво улыбнувшись. – При всей своей логике и логичности, Ларенс, ты порой не замечаешь, что бываешь нелогичным.
- Так что если и отойти от моей персоны… Что я могу пообещать от твоего имени? На какие земные блага могут рассчитывать те, что последуют за Вами, Ваше Величество?
- Ты думаешь, к твоим словам прислушаются? Ты можешь сказать все что угодно, люди в любом случае не поверят ни во что, пока не услышат это лично от того, кому они должны будут посодействовать. Но обещать что-то, когда нет ни единого результата каких-либо действий – несколько поспешно, тебе не кажется? – принц поднялся на ноги и подошел к решетке, прислонившись к ней спиной. – Люди поклялись в верности королю, сейчас у них есть возможность доказать свою верность. За их верность их король, которого они посчитали достойным, раз поклялись служить ему верой и правдой и пошли на это, они получат вознаграждение. Нас судят по нашим поступкам, а не словам и обещаниям.
Он поднял серьезный взгляд на Ларенса.
- Каждый получит достойную и заслуженную своими же действиями награду. В том числе и твоя персона.
Глаза принца чуть сощурились, однако мыслям, что начали появляться в его голове принц пока не дал достойное развитие, дабы не отвлекаться от нынешней темы разговора. Тем более что речь зашла об Энни и ее возможной причастности к пропаже принцессы Шэрилэй. Слова Ларенса заставили принца опустить хмурый взгляд и задуматься. Если бы раньше он услышал нечто подобное на счет своей сестры, наверняка бы разозлился, сейчас же, после того как до него дошли определенные сведения на счет сестры и ее отношении к нему, родному брату… он лишь нахмурился, понимая, что соглашается с тем, что Энни вполне могла бы сделать нечто подобное.
- Сэр Брейнид должен был уже выделить Черных Рыцарей для решения этого вопроса. Но сейчас меня больше волнует, было ли это сделано теми же людьми, что подстроили случившееся на совете, а также то, что это сулит для меня, если опасения на счет принцессы подтвердятся.
- И у меня еще один вопрос, Рейн… почему ты мне доверяешь? – этот вопрос заставил принца вновь поднять взгляд на Ларенса. - Ведь я могу быть шпионом, подосланным к тебе, дабы выведать твои планы. Тебе не кажется, что было слегка неосмотрительным сообщать мне обо всем настолько искренне. При дворе и лучшие друзья не раз предавали своих королей…
«Ларенс… ну и кто после этого из нас двоих самоуверенный?»
- Именно из-за этой твоей черты с тобой и ссорится все время Маркус.
«Из-за моей воображаемой доверчивости? Это он сам тебе рассказал или ты просто высказываешь свое предположение? Если с его стороны это так… тогда Маркусу стоит задуматься, так ли хорошо он знает меня. Сегодня я не один раз видел в его глазах сомнение и даже оттенок растерянности, особенно когда они нашли эту жалкую улику в моей спальне… которой все же хватило, чтобы упечь меня сюда. Он колебался, не удивлюсь, если он вообще не до конца уверен, верит ли он в мою непричастность. Да и как вообще он может судить обо мне, если даже своего собственного отца он знает гораздо хуже, чем он думал еще утром, когда уверял меня в обратном?..»
- …Разумеется, я верен тебе и я никогда в жизни тебя не предам, однако не говори мне, что ты ни разу не рассматривал такой вариант?
- Было бы крайне глупо говорить так, - чуть качнув головой в сторону, отозвался принц, но больше ничего не сказал.
- Ладно… давай закругляться… Общая ситуация мне понятна, но пока пойти дальше простого гадания на кофейной гуще нам не удастся. Нужно больше фактов. Я узнаю о решении Совета по поводу твой судьбы, и если удастся, то попытаюсь попасть в число людей, сопровождающих тебя…
На эти слова Келлум лишь задумчиво продолжил смотреть куда-то в сторону, пусть по его лицу и было видно, что он внимательно слушает.
- …Так же я буду проверять всех подозрительных лиц, начиная с твоего дяди. У тебя есть еще какие-нибудь приказы или просьбы, которые я должен буду передать, или я могу действовать так, как посчитаю нужным?
Тишину помимо голоса друга вдруг нарушил и звук открываемой двери в темницу, а затем шаги, направляющиеся к камере. По всей видимости, время посещения истекло?..
- Пока только одно – сообщи Дагвуру о нынешнем положении вещей, - принц не стал уточнять как именно, посчитав, что это будет в данном случае лишним, а также по некоторым своим причинам, по которым он уже отдал и другое, предыдущее свое поручение Ларенсу. – Можно сделать это из Зала Совета, Кристалл Связи еще должен быть там.

Когда палач упомянул о грядущем наказании, которое предстояло несчастной Тессе, Маркус сурово поджал губы в знак крайнего неодобрения. Какую бы провинность ни совершила бедная служанка («Небось подала Её сумасбродному Высочеству воду для утреннего умывания, недостаточно насыщенную душистым бальзамом, либо преподнесла лак для ногтей, не подходящий по цвету к глазам Энелин!»), он не сомневался, что подобного наказания она не заслуживала никоим образом. Марку пару раз доводилось общаться с Тессой, и он запомнил её подавленный вид и затравленный взгляд человека, доведённого до нервного срыва постоянными капризами и истериками хозяйки. Вверить несчастную, зашуганную женщину в руки похотливо ухмыляющегося во всю свою рваную пасть ублюдка Гримо, чтобы тот изорвал ей спину в кровь своим жутким кнутом… Нельзя сказать, чтобы Маркус был наивным идеалистом – напротив, он был весьма холоден и циничен, и к подобным наказаниям в отношении некоторых других особ относился даже с одобрением: но приговорить служанку к порке кнутом, если заведомо известно, что приговор вызван отнюдь не её серьёзными упущениями, но лишь сумасбродством первой принцессы… В первую минуту Маркус всерьёз решил, что если Энелин велит высечь служанку – то потом он втихомолку отведёт Гримо в сторону и тихонько посулит сотни две-три золотых за то, чтобы он не трогал Тессу. Палач отнюдь не был настолько богат, чтобы отказываться от подобных денег, так что идея второго принца вполне имела право на существование.
Однако от необходимости расставаться с деньгами Маркуса избавила, как ни странно, сама Энни. С высокомерным видом она оповестила палача о том, что Тесса – её служанка, и не заслуживает настолько тяжкого наказания. Из чего следовало, что бедняжка милостью первой принцессы избавлена от жестокой порки. (Правда, можно было не сомневаться, что впоследствии Энни ещё о-о-очень долго будет пилить несчастную Тессу, поминутно напоминая ей о том, что она избежала наказания лишь её милостью – и что за малейшую провинность она вполне может получить-таки свои десять плетей, плюс ещё пяток по личной просьбе самой принцессы).
Будь это сказано немного другим тоном, Маркус, возможно, удивился бы, решив, что в сердце первой принцессы неожиданно проклюнулась толика доброты и сострадания по отношению к слабым мира сего. Однако голос Энни был столь надменным, а выражение лица столь высокомерно-брезгливым (ну как же – какой-то омерзительный урод осмелился осквернять своим гнусным видом несравненное зрение принцессы Энелин, а своим шепелявым голосом – её богоравный слух!), что можно было не сомневаться – смиловавшись над служанкой, Энелин преследовала лишь собственную выгоду. Возможно, её внимание привлекла реплика палача о том, что после такой экзекуции Тессе придётся отлёживаться как минимум неделю, и она посчитала, что обходиться без служанки неделю ей будет нелегко, а для самой служанки неделя отдыха – чересчур большая роскошь, перебьётся! Так что вряд ли на сей раз Энни можно было упрекнуть в великодушии: при других обстоятельствах она наверняка без колебаний приговорила бы Терезу к наказанию. И даже не мучилась бы впоследствии сомнениями и угрызениями совести: что ей, первой принцессе, какая-то там Тереза, серая придворная мокрица под её атласными башмачками?
Возможно, жестокость принцессы Энелин отчасти была обусловлена тем, что сама Энни никогда не была свидетельницей настоящей жестокости и людских страданий – и оттого не знала цены своему мнению, и спокойно могла обречь кого-либо на экзекуцию, даже не представляя себе, что с этим кем-либо сделают в подвалах дворца. Быть может, если бы она сама хотя бы раз узрела воочию чужую боль (а то и испытала бы её сама, что представлялось совершенно невероятным), она гораздо терпимее относилась бы к людям. К примеру, сейчас: интересно, в её светловолосой головке вообще укладывалась мысль о том, чему могла подвергнуться её служанка? Что это такое – порка кнутом, первый же удар которого вспарывает кожу не хуже ножа, а последующие кромсают и рвут мышцы? Или того хуже – не кнутом, а девятихвостой плёткой, которая с одного удара превращает спину в перекрестья кровавых рубцов, а с нескольких – в кровавые клочья? Вероятно, в другой ситуации принцесса Энни без колебаний приговорила бы кого-нибудь к порке кнутом в десять, а то и двадцать ударов – притом, что сама она, можно не сомневаться, отдала бы Богу душу с одного-единственного хорошего удара кнутом. Тем более, если бы порол мастер Гримо…
Маркусу припомнился страшный случай, имевший место года полтора назад на городской площади. Тогда к публичной порке приговорили одного аристократа, уличённого в заговоре, целью которого была афера в особо крупных размерах, которая в случае успешного завершения изрядно опустошила бы королевскую казну… Впрочем, это значения не имело: куда важнее было то, что его приговорили к пятидесяти ударам кнутом. Скорее всего, кто-то шепнул палачу – всё тому же мастеру Гримо – что для всех будет выгоднее, если аристократ эту порку не переживёт. Другие палачи в таких случаях во время порки как бы «случайно» попадали бичуемому кнутом по шее, ломая шейные позвонки и даруя мгновенную смерть. Однако Гримо не был бы Гримо, если бы позволил кому-то умереть легко. Кнутом палач владел мастерски, с одного удара он на спор разрубал на лету птицу: теперь же он выбрал лучший свой кнут – и пятьюдесятью ударами буквально располовинил беднягу надвое. Толпа, обычно охочая до подобных зрелищ – на каждую казнь неизменно собиралось не менее пары сотен человек, которые бурно рукоплескали и подбадривали палача возгласами – к концу казни расточилась аж на три четверти, что было неслыханным событием: а немногие оставшиеся все как один были бледнее смерти, хватались друг за друга и поминутно сдерживали рвотные спазмы. С последним же ударом кнута многие просто повалились в обморок…
Принц усилием воли отогнал от себя воспоминания о мрачном событии: тем более, что главный виновник этого события находился всего в паре шагов от него и со своей извечной ухмылкой внимал словам принцессы. Выслушав её до конца, он немного помедлил, пожал плечами и равнодушно проронил: «Как вам будет угодно, вашвысочство, воля ваша»: после чего прошёл к ближайшей скамье и уселся на неё, вытянув кривые ноги и сцепив руки на коленях.
Энни меж тем с прежним высокомерием обратилась к Марку, потребовав, чтобы тот немедленно направил кого-нибудь доложить Рейну о визите его сестрицы: можно было не сомневаться, что «о нас» Энни произнесла чисто для проформы – уж вряд ли она пожелает видеть кузена рядом с собой, когда будет слезливо изливать брату свои чувства, сопровождая это непременными обещаниями, что «я добьюсь справедливости» и «Маркус будет гнить вместо тебя в этой камере». При чём тут Маркус, кузина вряд ли задумывается: наверняка она упустила из внимания тот факт, что из всего зала кузен был единственным, кто пытался хоть как-то выручить её брата из неприятностей. Смерив кузину пристальным взором, второй принц слегка пожал плечами.
– Что ж, Ваше Высочество, раз уж вы настаиваете… – бесстрастно промолвил он: отвернувшись от кузины, он обратил взгляд на сержанта. – Сержант Уистлер, вы свидетель: принцесса Энелин настаивает, чтобы о нашем прибытии было доложено Его Высочеству немедленно. Поэтому соблаговолите отрядить одного из своих людей для немедленного доклада. Это приказ! – Он говорил вполне официальным тоном, но его взор, незаметный для Энелин, был скорее просящим: дескать, ты же сам видишь, сержант, принцесса дурковать изволит – так что уж будь другом, а то визгу не оберёшься. Помедлив секунду-другую, Уистлер негромко вздохнул – и, повернувшись к стражам у входа, кратко кивнул им. Тот стражник, что дежурил слева, тотчас развернулся на месте, лязгнув латами, отворил дверь и скрылся за ней. Приглушённые шаги по коридору отзвучали и затихли. В ожидании стражника сержант подпёр голову рукой и принялся выстукивать пальцами на столешнице какой-то ритм, явно не веря, что эта затея закончится добром.
Наконец скрипнула дверь, и страж вновь вступил в помещение. Первым делом он вновь занял своё место слева от двери, обменявшись взглядом с товарищем справа, и лишь после этого взглянул на принца и принцессу.
– Я доложил о вашем прибытии, Ваше Высочество, как и было велено, – промолвил он, неизвестно к какому из высочеств обращаясь. – Его Высочество, принц Рейнион, велят немного подождать, не обессудьте. Возможно, потом он вас примет. – Завершив эту фразу на одном выдохе, он отвёл взор и вновь уставился в противоположную стену.

- Пока только одно – сообщи Дагвуру о нынешнем положении вещей. Можно сделать это из Зала Совета, Кристалл Связи еще должен быть там. – тихо проговорил Рейн. В коридоре слышались шаги и ни принц, ни Лар не хотели, что бы их услышали.
«Мда… нужно будет попросить прибавки к жалованию…» - хмыкнул парень, закрывая глаза. Пока Рейн выпроваживал солдата, парень пытался привести свои мысли в порядок, стараясь не пропустить ничего важного. Когда солдат наконец вышел, Лар усмехнулся.
- Кстати насчет достойных наград… - На лице у парня появилась ироничная усмешка, и Лар театрально закатив глаза, положил руку на плечо принца.
- Дорогой мой друг – начал парень – беря в усмотрение мои уникальные красоту, ум, хитрость, честность, силу, порядочность, чувство юмора и что главное скромность, то чтобы вознаградить меня в соответствии с моими заслугами и качествами тебе не хватит земель отсюда и до самой столицы Империи… Однако преисполненный искренней ярости в связи с сложившейся ситуацией, я готов поступиться своими материальными интересами в пользу государственной выгоды и твоего счастья и согласиться на любой тот дар или награду, которые вы согласитесь мне выделить… - голос Ларенса внезапно стал серьезным и встав на колени, парень продолжил свою речь – исходя из вышесказанного, я приношу вам присягу, как к единственному законному королю вся Блеймру, клянусь служить вам защищая интересы короны до последней капли крови. Вручаю вам власть над моими жизнью, смертью и честью. Слава новому королю! – улыбнувшись, парень поднял взгляд на Рейна и подмигнул тому, дабы Его Величество вышел из ступора и принял его присягу.
«Вот теперь мы, наконец, повязаны, мой друг… Рейн, ты забываешь, что ты еще не король, и никто пока не обязан служить тебе. Тебя еще не короновали, и рискну предположить, что я один из первых, кто догадался принести тебе присягу… Хоть это было первое, что ты должен был потребовать. Ибо если бы лорды присягнули тебе, никто не смог бы тебя заточить в камеру, будь ты хоть трижды отцеубийца и изнасилуй ты собственных мать и сестру прямо перед воротами дворца на виду у всего города. Кстати, интересное получилось бы зрелище...» - лицо Ларенса однако никак не выражало его мысли. Парень с ожиданием смотрел на Рейна, надеясь, что тот правильно сориентируется в происходящем и не затянет эту сцену. – «Единственное что меня сейчас волнует, чтобы никто не увидел то, что тут сейчас происходит… Если наши политические оппоненты узнают о том, что я уже принес присягу, то не думаю, что я смогу долго наслаждаться свободой.» - мелькнуло внезапно в голове у парня. – «Но была не была… Это акт символичный, но при этом не менее важный. И надеюсь, Рейн поймет и мой скрытый подтекст, что все его речи о лордах и их верности короне не стоят и выеденного яйца, если он не является королем. А пока, к сожалению, но не более чем принц, пусть и наследный, который заточен в темницу, из которой ой как нелегко будет выбраться. Так что поживем, увидим. Я свои ставки сделал, посмотрим теперь, поставил ли я на победителя, или прогадал и пожертвовал всем ради чахлой лошадки. Не подведи меня мой друг и покажи им, что королевская кровь чего-то, да и стоит…» - весь этот монолог происходил исключительно в голове у парня. Его друг был принцем, а теперь становился и его королем, так что были вещи, которые нельзя было сказать вслух, несмотря даже на то, насколько близки они были. Так что приходилось скрывать такие мысли, ограничившись куда более скромными текстами и выражениями.
«Я готов к выполнению ваших приказов Ваше Величество и для меня это будет искренняя честь служить Вам. Клянусь честью своего рода, что я не посрамлю Вас… Вот эти слова в ответ на принятие присяги и все будет готово. Но если вдумается, то, как много они значат. Честь рода – это все то наследие, которым человек гордится и дорожит. Это то, что пришло к тебе от твоих предков и это самое дорогое сокровище, что может быть у семьи. Принося присягу ты передаешь это в руки твоего короля, оказывая ему ту наивысшую форму доверия, что может испытывать один человек к другому… Это обязывает, неправда ли?»

Еще до того, как Ларенс успел ответить что-то, к камере приблизился обычный рядовой солдат, судя по простой и знакомой форме – один из солдат из патруля темницы. Краткий разговор с ним дал понять, что в соседнем коридоре ожидает аудиенции с принцем его родная сестра, в сопровождении принца Маркуса.
«Проклятье, Марк, я ведь по-человечески просил! – вспышка в мозгу. – Энелин сейчас здесь нечего делать…»
Однако, принц все же знал свою сестру – и раз уж она была здесь, по всей видимости кузену не по силам было ее удержать за пределами темницы. Это было плохо, но теперь выбирать не приходилось.
- Приведите их, когда капитан Де Рабенстер будет возвращаться, - как будто снисходительно приподнял брови принц, после чего дождался ухода солдата и посмотрел на друга, которому явно нетерпелось что-то сказать.
- Кстати насчет достойных наград… - рука Ларенса легла на плечо принца, заставив его немного нахмуриться и интуитивно напрячься. Что-то в подсознании щелкнуло, оповестив, что ничего хорошего сейчас явно ожидать не следует…
Все же, несмотря на то, что Рейн, казалось, достаточно неплохо знал своего друга, мог предсказать периодически его фразы, действия и решения, хотя его логика всегда казалась ему несколько неординарной, порой он все-таки выкидывал что такое, чему принц удивлялся настолько, что удивлялся уже оттого, что мог настолько удивиться. Ларенс, конечно, частенько давал дельные советы, но порой его поведение казалось Рейну как минимум странным и даже не совсем логичным, словно друг разом забывал о том, что умел анализировать намного лучше, вместо этого выдавая что-то его совершенно недостойное или попросту не подходящее ему самому, его образу. А может, он таким и был и это лишь Рейн видел его таким, а потому ожидал от него всегда как будто немного больше, хотя, наверное, не стоило. Да, пожалуй в некоторых моментах он действительно ожидал от него чего-то крупного, а когда получал нечто меньшее – удивлялся или даже разочаровывался. Видимо, ему придется отныне быть более внимательным к тем, кто находится рядом с ним. Особенно теперь, в его нынешнем незавидном положении…
На этот раз Ларенс тоже умудрился не столько удивить, сколько даже заставить принца задуматься над тем, а не решил ли друг так неудачно пошутить – потому как Де Рабенстер неожиданно заговорил в манере средневековых господ, приближенных к королевской семье. Выглядело это в нынешнее время странновато и даже как-то немного глупо, каждый раз слыша нечто подобное Рейн думал о том, что раньше это было нормой и оттого становилось еще более странным то, что когда-то люди так говорили.
- …и что главное скромность, то чтобы вознаградить меня в соответствии с моими заслугами и качествами тебе не хватит земель отсюда и до самой столицы Империи, - вещал друг, заставив принца с нейтральным взглядом смотрящего на него, чуть приподнять левую бровь. Вот что порой несколько раздражало Рейна – он иногда откровенно не мог понять, шутит Ларенс или говорит серьезно, особенно когда он надевал эту маску «высокородного господина давних времен». По мнению принца сейчас ситуация совершенно не располагала к подобного рода шуткам и больше всего принцу казалось, что Ларенсу, если он все-таки шутит, неплохо бы вспомнить, где и в какой ситуации он сейчас находится. Попахивало это чем-то странным.
«Да… ни капли скромности, капитан Де Рабенстер. Ты сейчас похож на сводного брата Эстля – такой же самоуверенный и самовлюбленный, - тем не менее усмехнулось подсознание. Однако примерно в тот же момент Ларенс неожиданно встал на колени, заставив принца немного удивленно округлить глаза и уставиться на друга сверху вниз. – Какого… что он делает?»
- Исходя из вышесказанного, я приношу вам присягу, как к единственному законному королю вся Блеймру, клянусь служить вам защищая интересы короны до последней капли крови. Вручаю вам власть над моими жизнью, смертью и честью. Слава новому королю!
Удивление с каждым словом Ларенса сменялось иронией на лице принца, который под конец фразы посмотрел в сторону и выдохнул, как будто слегка раздраженно, хотя на самом деле в его голове были лишь мысли о том, что Ларенс все-таки порой ведет себя как ребенок.
- Надеюсь, ты помнишь, что присяга, чтобы быть официально признанной, произносится в присутствии свидетелей и священнослужителя, по определенной форме и апокрифом с заветными писаниями под правой рукой? А все это – просто слова, веса в них не более чем в обычных словах, – принц махнул рукой, призывая встать, при этом припомнив то, что Ларенс ему подмигнул. – Но я понял, что ты хотел этим сказать, можешь не ударяться в очередное объяснение.
Келлум замолчал на пару секунд, задумчиво глядя в сторону.
- За дверью стоит Маркус с Энелин… лучше будет, если сестра поскорее вернется во дворец, и не будет ходить по этим коридорам, - он сделал пару шагов от решетки, чуть сжав и разжав кулаки, но после встав полубоком к Ларенсу. – Будем считать наш разговор пока законченным. И я буду ждать тебя с новостями.
На последней фразе Рейн нахмурился, но при этом отчего-то слегка улыбнулся.

- Надеюсь, ты помнишь, что присяга, чтобы быть официально признанной, произносится в присутствии свидетелей и священнослужителя, по определенной форме и апокрифом с заветными писаниями под правой рукой? А все это – просто слова, веса в них не более чем в обычных словах. Но я понял, что ты хотел этим сказать, можешь не ударяться в очередное объяснение. – голос Рейна был слегка задумчив, и Лар надеялся, что принц его на самом деле понял.
- Ладно, понятливый ты мой, будь тогда осторожен… и не будь слишком серьезным, а то стража решит что ты высокомерный зануда и перестанет тебе симпатизировать… - хмыкнул парень – тебе еще что-нибудь нужно? Не думаю, чтобы ты слишком долго тут задержался, но все же жить даже в тюрьме нужно в уюте. А что до Марка и Энни, то думаю им и правда нужно с тобой переговорить. В особенности твоей сестричке… Её нужно успокоить, утешить и заставить вести себя спокойней… Но пусть не перестарается, а то нас тогда уж точно заподозрят в том, что мы что-то замышляем. Ибо спокойная Энелин – это так же невероятно, как… ну не знаю… Голый Маркус расхаживающий по всему дворцу с фикусом… ну ты понял…
«Мда… меня прет… и правда уже пора закругляться…» - покачал головой Ларенс, поворачиваясь к двери. Оказавшись у выхода, парень позвал стражу, что бы те его выпустили.
- Я все выполню, Ваше Величество… - Произнес Ларенс так, что бы стражники его не услышали. Напоследок, Лар подмигнул подошедшим стражникам и, поклонившись кронпринцу,вышел из камеры.

Пост охраны.

Энни и Марк действительно были тут. На лице девушки можно было прочитать незабываемую гамму чувств, начиная от нетерпения и самоуверенности, кончая искренними яростью и легкой растерянностью. Девушка была действительно красива, и Лар искренне жалел, что природа наградила её столь дурным нравом, который отпугнул бы всех, кто даже задумался бы о том, чтобы наладить с ней отношения.
- Принцесса, принц… Приветствую вас снова. Кронпринц – при этих словах Лар подмигнул Маркусу – готов вас принять. А я, если позволите, откланяюсь… - поклонившись Его Высочествам, парень усмехнулся, понимая насколько условны были в данный момент их различия в статусе. Если они не смогут выручить Рейна, то Энни скорее всего отправят в лучшем случае в далекую провинцию в какую-нибудь деревеньку, а в худшем выдадут замуж за какого-нибудь «дядиного» сторонника, и главным её хобби станет ращение детей и удовлетворение его сексуальных фантазий… захочет она того или нет. А Марк будет послан куда-нибудь на передовую и погибнет в какой-нибудь богом забытой глуши.
«Ладно… теперь займемся Кристаллом Связи… Нужно будет сообщить обо всем, что произошло и собрать как можно больше сторонников… Однако со сторонниками разберемся позже… Сначала поспать.»
Трудный день потихоньку приближался к своему логическому заключению и если не считать разговора с Садом, то дела свои Лар уже заканчивал. Искренне мечтая о теплой постели, вкусной еде и симпатичной девчушке под боком, граф с нескрываемым облегчением покидал подземелье, стараясь не думать, что ближайшие дни обещают быть еще более нагруженными и важными.

Нельзя сказать, что решение Рейна встретиться с сестрой особо порадовало Маркуса. Сам он отнюдь не горел желанием повидаться с кузеном после того, как они всего-то полчаса назад расстались на пороге Рейнионовых покоев: да и какой в этом был смысл? Банально поинтересоваться самочувствием кузена в духе «ну как ты здесь»? Бессмысленно: и без того понятно, что паршиво. Изображать из себя благородного рыцаря и позёрски давать какие-нибудь обещания типа «Клянусь тенью твоего отца, что освобожу тебя из этих застенков, возведу на престол и жестоко покараю твоих врагов, а если их злой умысел всё же одержит верх – жестоко отомщу им и их семьям до седьмого колена, а твою сестру воспитаю как свою собственную»? Вот уж воистину глупость. Маркус никогда не питал к кузену столь братских чувств – равно как и Рейн к нему: можно не сомневаться, если бы за решёткой оказался Маркус, кронпринц ни в жисть не навестил бы его с целью наобещать что-нибудь подобное. Вдобавок сам Де Уаэлби-младший к подобной театральщине был не склонен. Да и к тому же его не оставляло стойкое подозрение касательно того, что сам Рейн подобный жест с его стороны воспримет не иначе как со снисходительной усмешкой – поскольку на самом деле вся эта дурная комедия с уликами и арестом есть не что иное, как хитроумная интрига. А эта версия очень даже имела право на существование: уж больно неубедительно, мягко говоря, выглядели события сегодняшнего вечера.
Так что сам Маркус не был настроен навещать Рейна. Другое дело – Энни: чем-то обернётся для неё это свидание? Кузену сейчас и без того паршиво, а теперь ему придётся ещё и утешать сестрицу – которая по природе своей сама совершенно не способна утешить кого-то и поддержать в трудной ситуации, напротив, в любых скверных обстоятельствах требует внимания прежде всего к себе. А если у неё при виде брата за решёткой приключится истерика? То-то радости будет…
Маркус на секунду попытался представить себя на месте кузена. Если бы его заточили в темницу по обвинению в чьем-либо отравлении, и Вилия просила стражу о свидании с братом – сам он пожелал бы её видеть? «Вряд ли. Ни её, ни маму: к чему ранить им душу лишний раз. Отца – может быть, он вполне вынес бы такое… А с Вил я пожелал бы увидеться разве что напоследок, перед казнью, если б меня приговорили к смерти… Хм. Или же в том случае, если бы у нас с ней была договоренность на этот случай, и она должна была передать мне какое-нибудь средство для побега – или наоборот, передать кому-нибудь на воле весточку от меня! Вот это уже больше похоже на правду. Возможно ли, что дело обстоит именно так? Что принц Рейн сговорился с Энелин, и та посвящена в подробности его интриги? И что она столь убедительно отыграла истерику в тронном зале, а сейчас должна передать брату что-нибудь крайне важное? А может, она сама не подозревает о том, какое место занимает в его планах? Как знать… В любом случае, подслушать их разговор у меня возможности не будет. Впрочем, мне это и не нужно, если подумать. Есть другие способы узнать правду…».
Все эти размышления отнюдь не вселяли в душу принца оптимизма. Если подумать, своими поступками он на первый взгляд бросал вызов традициям старой доброй дворцовой интриги. Уж кому-кому, а ему никак не следовало защищать Рейна в этой ситуации: казалось бы, совершенно никаких мотивов для этого у него не было. С кузеном они никогда не были дружны, к тому же Маркус искренне считал Рейниона неподходящим кандидатом на престол. Вдобавок, если подумать, окажись сам Маркус в тюрьме – разве Рейн предпринял бы какие-нибудь меры для того, чтобы оправдать и освободить его? Гомункула с два. Наверняка кронпринц и пальцем не шевельнул бы, напротив – постарался бы воспользоваться ситуацией и избавиться от кузена, к которому всю жизнь питал искреннюю и нескрываемую неприязнь. Хотя первый принц и повзрослел за последние годы – у Маркуса сложилось устойчивое впечатление, что он по-прежнему живёт их детской враждой, уходящей корнями ещё в те времена, когда малолетний Рейни-плакса издевался над своей несчастной хромой сестрёнкой, а малолетний Марк-ведьмачонок в свою очередь издевательски комментировал столь трусливое и недостойное поведение наследника. Это можно было заметить уже по утренней беседе: с самого начала разговора у Рейна был такой вид, как будто он ежесекундно ожидал от Марка какой-нибудь подлой выходки. А уж когда второй принц выразил сочувствие по поводу кончины короля Гаала – у наследника престола сделался столь изумлённый вид, как будто кузен заявил ему, что намерен просить руки и сердца его матушки, овдовевшей королевы Маргарет, и потому Рейну в скором времени придётся звать его не «кузеном», а «папой». Во всяком случае, во взоре его определённо промелькнуло самое настоящее удивление. Подобная реакция, сказать по правде, выглядела чистым оскорблением: а каких ещё, мать их, слов кронпринц ждал от кузена? Язвительной насмешки и кощунственных замечаний касательно кончины короля? Пускай двоих принцев никто не назвал бы хорошими товарищами – но чтобы полагать такое, нужно быть редкостной сволочью.
Так что с точки зрения человека непосвящённого у Маркуса в самом деле не было никакого интереса в том, чтобы вызволить Рейна из темницы. Однако, хотя в это не так-то легко было поверить, второй принц на самом деле умел мыслить гораздо глубже, чем полагали его недоброжелатели. И поэтому в настоящий момент в своей нынешней позиции он видел прямую выгоду – и притом не только для государства…
В скором времени дверь тюремного коридора вновь скрипнула и в караульное помещение вступил не кто иной как капитан Ларенс, явно дождавшийся окончания аудиенции у принца. Вид у офицера был не слишком хмурый, скорее даже довольный: похоже, беседа с принцем не только не огорчила его, но даже настроила на положительный лад – исходя из чего, Маркус заключил, что положение принца Рейниона было явно не столь бедственным, как можно было подумать. В конце концов, Ларенс считался хорошим другом Рейна, и если бы тот пребывал в по-настоящему паршивой ситуации – вид у капитана наверняка был бы не в пример мрачнее. На основании этих выводов Маркус лишь ещё больше укрепился в своих подозрениях касательно того, что всё это дело дурно пахнет интригой… и вновь припомнил поговорку касательно пчёл и Блестиморов. Что ж, посмотрим, что из этого выйдет…
– Если в ближайшее время вы пожелаете обсудить со мной какие-либо вопросы, сэр Ларенс – всегда буду рад видеть вас, – спокойно и с должным почтением отозвался Маркус в ответ на повторное приветствие капитана королевских лучников и его реплику касательно того, что Рейн готов принять их. – Полагаю, во дворце непременно найдутся свободные гостевые покои: если пожелаете воспользоваться, любые из них к вашим услугам. Доброй ночи. – Проронив напоследок это пожелание (которое, как он полагал, было весьма к месту – судя по всему, капитан прибыл в зал Совета сразу с дороги, и сейчас наверняка желал отдохнуть после долгого пути), он повернулся к Энелин.
– Можете идти к своему брату, Ваше Высочество, – прежним равнодушным тоном проронил он. – Я подожду вас здесь. Полагаю, Его Высочество кронпринц Рейнион более желает лицезреть вас, чем меня. – С этими словами он опустился на скамью у стены, вытянув перед собой ноги и опершись спиной о каменную кладку.

“Это заговор”, - этот вопиющий непрофессионализм охраны и совершенно неподобающее поведение (про общество уродов в масках вообще молчим) - ничем другим объяснить было просто нельзя.
“И что я тут делаю?” – в подземных казематах, одна (Маркус не в счет), без сопровождения как минимум десятка фрейлин - Энелин и не подозревала, что начнет скучать по этим дурам, что должны усыпать розовыми лепестками путь, по которому она собиралась пойти. – “Да, именно, здесь очень не хватает лепестков!”
Принцесса ничего не ответила на доклад охраны, опять-таки вопиюще дерзкий.
«Его Высочество, принц Рейнион, велят немного подождать, не обессудьте» - как же, так она и поверила, что охранник дошел до Рейна! Наверняка этот нахал простоял все это время за дверью, а потом вернулся. Потому что её брат не мог так поступить - заставить ее ждать своей очереди в таком жутком месте. Не мог!
“Значит, его заставили! Нет, его не могли заставить! “– Энни не могла в это поверить и значит, да, Рейну о ней просто не сказали.
“А Маркус делает вид, что ничего не происходит, “- принцессе от ненависти уже все внутренности свело. – “Я сейчас начну задыхаться… или устрою истерику, или укушу кого-нибудь, я уже не могу!” – это был какой-то непрекращающийся кошмар. Но не банальный, с убеганием от всяких чудовищ, а липкий, несуразный, душный сон, который впрочем, совсем не отличается от действительности, а потому и был так страшен…
“Лучше б мне опять снилась свадьба Рейна… Так вот, если я сейчас проснусь – я… я… подарю Тессе колечко!” – Энелин даже зажмурилась, чтобы легче было вырваться из лап этого кошмара, но когда она открыла глаза – все было по-прежнему.
“Может, мне надо побиться головой об стену? И там сразу будет выход в сад, в мою чудесную оранжерею… и Рейн будет там… Агаг, без рубашки и в лепестках”, – хорошо, что раздались опять чьи-то шаги, а то принцесса бы точно что-нибудь учудила. Но дверь открылась и вошел Ларенс.
- Принцесса, принц… Приветствую вас снова. Кронпринц готов вас принять. А я, если позволите, откланяюсь.
“Он издевается? Ну ничего, он мне еще ответит, что не проводил меня к брату… и тем более оказался тут первее меня!!!”
Так что отвечать капитану она не стала, вежливым тут был Маркус, который, кстати, уже успел и к ней обратиться.
– Можете идти к своему брату, Ваше Высочество, я подожду вас здесь. Полагаю, Его Высочество кронпринц Рейнион более желает лицезреть вас, чем меня.
“И он тоже издевается! Вот только разрешения кузенишки мне и не хватало! Так, Энни, спокойно, не плюй ему в лицо. И перестань сама с собой разговаривать! “– принцесса даже фыркать не стала, когда Маркус, не дождавшись ее ответа, уселся на скамью, вопреки всем правилам хорошего тона. – “Да он должен вот сейчас же встать, так как я выхожу из помещения!“- принцесса по привычке подумала о ком-то плохо, но на этот раз ей совсем не полегчало, ведь для неё сейчас совсем другое было важным. Другой.
“Рейн!” – ей хотелось отпихнуть в сторону всех этих стражей и помчаться вперед, подхватив подол, чтоб не мешался под ногами. Но… не сообразно. Да и брату не понравится увидеть её растрепанной.

Четвертая камера слева от поста охраны.

Сердце начало биться часто-часто, и если б не спина охранника, что провожал её к брату, Энни заблудилась бы и в прямом коридоре.
“Так, стоп! И что я так распереживалась? Это просто такое приключение. Ведь жизнь во дворце так скучна – всегда одно и то же: балы, приемы - а так хоть какое-то разнообразие…”
Ну да, смерть отца, арест брата – ну вот когда у нее был такой замечательный повод прогуляться по темнице?
“Я это серьезно? Нет!” - но к нужной камере она подошла уже без закушенных губ и лихорадочного блеска в глазах. И даже поблагодарила стражника, который сначала открыл замок, потом закрыл, а потом молча удалился. Наверняка стоять за углом…
- Рейн, - Энни бросилась на шею брата. – Они не хотели меня к тебе пускать! – первым делом она, конечно же, пожаловалась.
“Скажи, что все это неправда,” – это так банально, так что она сумела этого не произнести.
“Я вытащу тебя отсюда!” - это тоже не особо оригинальное обещание.
“Мне страшно…” - но это не ее обвиняют в убийстве короля.
“Но не о погоде же нам говорить!”
- Рейн,- о нет, принцесса не заплакала. Она убедилась, что брат жив, здоров, и дядя не воткнул ему нож в спину… и Ринмар с Маркусом не закопали тело втихаря в розовых кустах… “Какие же глупости лезут в голову… “ – а вот в этом не зазорно и признаться. – Я не понимаю, что произошло…
«В его покоях обнаружены улики, способные свидетельствовать в пользу его вины» - вот Маркус в Тронном зале не мог выразиться яснее?

Порой небрежность в речи Ларенса принцу надоедала, порой – раздражала, а иногда так и хотелось, чтобы взглядом можно было убивать на месте. И сейчас, в нынешнем своем положении Рейну хотелось, чтобы друг был хоть немного, но посерьезнее. Или хотя бы думал перед тем как выдать очередную фразу, будет ли она уместна. Впрочем, возможно сейчас он слишком устал и каждое слово, не попавшее под его настроение, могло бы вызвать в нем раздражение, как и начало фразы Ларенса:
- Ладно, понятливый ты мой, будь тогда осторожен… - что-то в голосе, сама интонация и вообще фраза, пришлись Рейну не по душе. Наверное, спроси его, он бы и сам толком не смог ответить на этот вопрос, наверное, его отношение к этой фразе можно было лишь почувствовать изнутри. Однако, отчего-то завершающая часть фразы наоборот, заставила принца как-то расслабиться и даже позволить себе слегка улыбнуться, чуть склонив голову вниз и приподняв брови, взглянуть на друга.
- …И не будь слишком серьезным, а то стража решит что ты высокомерный зануда и перестанет тебе симпатизировать.
Ларенсу было виднее, насколько серьезным сейчас выглядел Рейн, даже несмотря на то, что в данной ситуации ему лучше всего было не терять эту самую серьезность… да и как можно было расслабиться в такой ситуации? С другой стороны, Ларенс сказал это явно не с целью предложить сделать нечто подобное, Келлум достаточно хорошо знал его, чтобы сразу это понять. Все же порой его поведение, пусть и было несколько неуместным, в каких-то моментах помогало расслабиться, собственно, за это Рейн был частенько другу благодарен. Как и сейчас.
- Тебе еще что-нибудь нужно? Не думаю, чтобы ты слишком долго тут задержался, но все же жить даже в тюрьме нужно в уюте, - в ответ на эту фразу принц лишь коротко покачал головой, явно показывая, что ему ничего не нужно. Да и не перечислять же Ларенсу список всех нужных вещей, вплоть до предметов туалета, которые бы могли ему понадобиться. Да и было бы как-то глуповато – сидя в темнице печься в первую очередь о своем туалете и внешнем виде, как о нем пеклась его матушка бы перед балом, на котором ему, предположим, предстояло встретиться с тэлийской принцессой. Ну или просто произвести лишнее впечатление (которое никогда не бывает лишним, если задуматься) на «публику», как королева любила выражаться. Рейн от всего этого был достаточно далек, на самом деле. Да, воспитанный в королевской семье и в соответствии со всеми правилами королевского двора, и будучи воспитываемый высокородными и знатными особами, окруженный ими, принц любил роскошь, дороговизну, как и любил выглядеть в соответствии со своим статусом и положением. Однако у него это никогда не доходило до какого-то фанатизма и излишнего внимания к мелочам, имеющим ко всему этому отношение. Это он оставлял слугам и его собственной матери, которой было гораздо более приятно возиться с такими мелочами, нежели ему.
И поэтому, оказавшись за решеткой он меньше всего волновался обо всех этих мелочах. Главное для него было сейчас быть способным появиться в том или ином зале и на каком-либо совете, если его туда отведут, где и будет решаться проблема, в которой он оказался повязан. А для этого нужно не более чем просто прилично выглядеть, чего можно было достигнуть и без излишнего внимания к мелочам жизни. К тому же он уже отдал распоряжение о том, что ему нужно – большее ему и не позволят, так и какой смысл было оповещать о том, что ему что-то нужно, если это что-то вполне могли изъять как недопустимые для хранения предметы?
- Но пусть не перестарается, а то нас тогда уж точно заподозрят в том, что мы что-то замышляем, - Рейн отвел почти нейтральный взгляд в сторону, словно задумавшись о чем-то своем. - …Ну не знаю… Голый Маркус расхаживающий по всему дворцу с фикусом… ну ты понял…
Взгляд изумрудных глаз вернулся к Ларенсу и явно давал понять, что тот в очередной раз сказал то, что можно (и нужно) было либо оставить в границах своего разума, либо хотя бы перефразировать.
- Я все выполню, Ваше Величество…
«Величество… - Рейн нахмурился, глядя на удаляющегося друга. – Ларенс, лучше бы ты промолчал. Траур по моему отцу еще не закончился, официально я не король и даже в уме себя так не называю, ты и подавно должен был промолчать. Все равно что принести клятву верности одному королю, еще не попрощавшись со старым… Почему при всех своих достоинствах и натуре тактика твои недостатки и нетактичность порой слишком яркие, чтобы их можно было не заметить?»
- Буду ждать новостей, - лишь напоследок бросил ему принц.
Где-то неподалеку послышалось бряцанье ключей, а затем скрип открывающейся тяжелой двери, после – щелчок, звук закрываемой двери и скрежет задвижки. А после все стихло.
Тишина эта погрузила Рейна в какое-то апатичное состояние. Словно его вырвали из мира и выкинули за его пределы и теперь он плавал среди звезд, глядя вдаль, на невидимые границы звездного пространства. Почему-то он не волновался. Не было и страха. Было какое-то спокойствие с утробным чувством предвкушения чего-то особенного, чего-то серьезного, того, о чем он думал уже достаточно продолжительное время, что ни разу за последнее время не выходило из его головы.
Рейн отошел к дальней стене от решетки и, встав к ней спиной, поднял праву руку, посмотрев на ладонь. Несколько раз слегка сжал и разжал пальцы, а после выдохнул куда-то влево, то ли устало, то ли снисходительно. В голове было как-то пусто, мысли словно разом вылетели из головы, хоть на самом деле и не покидали ее, а представали перед принцем лишь в различных образах, картинках, сменяющихся слишком быстро и хаотично, отчего описать более или менее четко события из этих образов было сложно – они лишь приходили в виде осознания того или иного, того, что они отображали. Как полузабытые сны, когда ты помнишь отдельные фрагменты, однако при попытке описать происходящее на них – теряешься и все что можешь, так это лишь пролепетать что-то бессвязное, словно те же образы тут же напрочь вылетели из головы и забылись. А порой так и случается.
В этот раз пытаться кому-то описать эти образы Рейну было не нужно, поэтому они не исчезли и не забылись. Однако сам принц отвлекся на звук вновь отворяющейся двери. Послышались знакомые шаги – шаги стража и еще более знакомые – легкие, торопливые, но едва заметно сбивающиеся. Когда-то в далекой юности он посмеивался над этим, потому как это был результат хромоты его сестры, теперь же этот звук породил какое-то странное чувство в груди. Очень похожее на сожаление и разочарование одновременно. И далеко не потому, что принц вспомнил, каким олухом был в детстве.
Рейн обернулся лишь когда за спиной решетка закрылась, уже пропустив вперед его сестру, которая окликнула его по имени, а едва он обернулся, обняла его за шею. Он немного помедлил, но после, несколько устало, обнял ее и выдохнул через нос в ее правое плечо.
– Они не хотели меня к тебе пускать! – Келлум ничего не ответил, а потому Энни вновь произнесла его имя, заставив его поднять голову и посмотреть ей в лицо. – Я не понимаю, что произошло…
Он опустил взгляд и разомкнув пальцы рук, лежащих на пояснице сестры, отошел на пару шагов назад, встав чуть полубоком. Он чувствовал, что не хочет говорить с сестрой и в то же время ее присутствие здесь словно помогало ему, говорило о том, что есть те, кто за него переживает. И все же, смотреть на нее, стоявшую рядом и волнующуюся о нем… было и неприятно и странно одновременно. Это чувство отчасти напоминало ощущения от осознания того, что тебя предал кто-то, кто был тебе близок, пусть и не намеренно, не для того, чтобы сделать больно именно тебе. И от этого становилось еще более неуютно.
- Отца отравили, яд нашли в моих покоях, - коротко отозвался принц. – Но вряд ли тебя это волнует, не так ли? Смерть отца ведь никак не повлияла бы на твою личную жизнь, если бы не эта ситуация.
Рейн внимательно, выжидающе и в то же время как-то почти равнодушно, пусть и с долей какой-то горечи и разочарования, посмотрел на сестру.

Принцессу Энни долго упрашивать было не нужно: по всему видно, она уже замаялась ждать, когда её наконец позовут к брату. Явно с трудом удержавшись от того, чтобы сорваться с места, Её нетерпеливое Высочество прошествовала мимо стражей и скрылась из виду. Сбивчивые шаги прозвучали за дверью и затихли.
Маркус скрестил руки на груди и запрокинул голову, ощутив затылком холод шершавого камня стены: бездумно уставившись в низкий потолок, поддерживаемый перекрестьями балок, он постарался изгнать из головы все посторонние мысли. За сегодняшний день ему и так довелось немало вытерпеть, выслушать, повидать и обдумать: пожалуй, даже чересчур много для одного дня. Сейчас оставалось лишь ждать возвращения Энни: потом нужно будет проводить её в покои – и уж тогда можно спокойно вернуться к себе и отдохнуть. Впрочем, нет: его же ещё и Эстль ждёт… Воспоминание о юном Дагарте едва не заставило Маркуса поморщиться. Не то чтобы он не был рад Эстлю, вовсе нет: однако после сегодняшнего дня настроения беседовать с ним о чем-либо не было. Куда больше хотелось просто перехватить какой-нибудь ломоть хлеба с копчёной ветчиной и завалиться спать до утра. К тому же сердце Маркуса не отпускала тревога за Вилию. Кто знает, где она сейчас и что с ней. Если она не вернётся к утру… Принц прикрыл глаза, стараясь смирить всколыхнувшуюся в душе тревогу. Как бы ему хотелось знать, что с Вилией сейчас всё в порядке и она жива…
Но, похоже, сегодня неведомые высшие силы всё же решили проявить немного благосклонности к непутёвому второму принцу. По ступеням стремительно простучали подкованные каблуки сапог, и на винтовой лестнице показалась фигура, облачённая в синий камзол с золотым шитьём и «дутые» оранжевые штаны с зелёными врезками. Долговязый парнишка-паж лет восемнадцати, светловолосый и голубоглазый, с круглым и курносым наивным лицом: русые кудри его в довершение картины были примяты здоровенным лазоревым беретом с длиннющим петушиным пером, свисавшим ниже плеча.
– В-ваше Высочество здесь? – выдохнул паренёк, окинув взором караульное помещение: похоже, он спешил сюда через весь дворец. При виде Гримо, уже успевшего подойти к столу сержанта Уистлера и теперь что-то вполголоса разъяснявшего офицеру, он содрогнулся и слегка подался назад. – Я… я им-мею в-в-виду… принц Маркус… А, вот вы, здесь!
– Добрый вечер, Клод! – поприветствовал его Маркус, приподнявшись со скамьи. – Что случилось? Меня куда-то вызывают? – На миг в сердце тревожно кольнуло: неужели Вилия вернулась? Или… пришли какие-то дурные вести о ней?
– Д-да вам тут это… почта ваша пришла, В-ваше Высочество. – Клод при разговоре запинался сильнее обычного: он и всегда-то был застенчив, а сейчас ему ещё и было явно не по себе в окружении тюремных застенков и их мрачных тружеников в лице стражей и палача. Насколько Маркусу было известно, этот самый Клод – чей-то там двоюродный племянник, чудом нашедший место при дворе по милости родни и навеки приписанный к мелкой дворцовой сошке – в числе прочего был воздыхателем его сестры, Вилии. Не раз ему доводилось видеть, как малолетний паж ненароком встречался с Вилией в коридорах дворца – и тут же безнадёжно краснел, прятал взгляд и спешил свернуть куда-нибудь в боковой коридор, стараясь не попасться принцессе на глаза.
– Ну так её же в мои покои доставить должны, разве нет? Или что-то срочное?
– Д-д-да… то есть н-нет… т-то есть д-да… В смысле, с-срочное. – Окончательно сбившись, паж продемонстрировал принцу большой и чуточку помятый голубой конверт. – Тут п-пару минут назад г-гонец ко двору п-прискакал, в мыле весь… то есть к-конь в мыле… В общем, из Т-танраты. Говорит, велено срочно передать принцу Маркусу. В-вот, меня послали вас отыскать…
– Срочно? – Маркус нахмурился. Покинув лавку и пройдя через караулку, он поднялся по лестнице навстречу Клоду, жестом приказав ему следовать за собой. Вместе они взошли наверх на пару витков, так что каменная кладка и изгиб лестницы совершенно скрыли их от взоров тюремщиков.
– Ну-ка, давай сюда, – понизив голос, велел Маркус. Почти выдернув конверт из Клодовой руки, он с душевным трепетом уставился на него. В глубине души принц в эту минуту по-настоящему испугался: испугался того, что это послание может оказаться сообщением от неведомых заговорщиков, с информацией о том, что они захватили его сестру – и требованием о выкупе. А то и, не приведи Господи, каким-нибудь «доказательством»…
Однако секунду спустя, рассмотрев конверт, Маркус прерывисто вздохнул. На конверте не было ни имени отправителя, ни обратного адреса, ни печати почтового чиновника города Танрата – лишь его собственное имя, «Маркус», едва различимое в густых кущах затейливых завитушек и загогулинок, которыми была обрамлена каждая буква. Всё это напоминало заросли терновника: казалось, надпись была сделана добрых полтораста лет назад – и с тех пор каждая буква успела пустить ветки и корни, разрастись, переплестись с остальными и образовать непроходимые каллиграфические заросли, пусть и длиной всего-то в одно слово… Впрочем, все эти досужие размышления не имели значения. Значение имел лишь тот факт, что подобный «стиль» письма Маркусу был хорошо знаком. И принадлежал он его родной сестре, Вилии. Вил… Принцу припомнилась её детская манера затейливо «кудрявить» свой почерк, превращая каждое слово в нечто неудобочитаемое. И именно в таком стиле было написано его имя на конверте. Более того, почерк тоже принадлежал руке Вилии. Послание от его сестры!
Ещё одно (а как оказалось спустя пару секунд, даже и не одно) доказательство обнаружилось внутри самого конверта. Шёлковый платок с незавершённой вышивкой – цветочные букетики, листочки и тому подобное. При внимательном рассмотрении обнаружилось, что один из букетов вышит не до конца – части лепестков не хватало. Это определённо была вещь Вилии, манера вышивания была точно её – когда-то она сама вышила брату на день рождения такой вот платочек (и тоже незаконченный – что не мешало Маркусу носить его в кармане камзола по сей день, в девственно чистом виде, поскольку сморкаться в сестринский подарок или вытирать им пот было несообразно). Нет, совпадением это быть не могло: это послание определённо было от Вилии. Что до третьего доказательства, то его Маркус получил спустя несколько секунд, когда его ноздри уловили слабый, но знакомый запах: прикрыв глаза, он провёл платочком под носом, и у него перехватило дыхание. Духи его сестры. Спутать этот запах Марк не смог бы ни с чем: уж больно хорошо он его запомнил, поскольку когда-то сам подарил сестре флакон этих духов (по клятвенным заверениям продавца, крайне редких, раздобытых где-то на Дильестре и изготовленных из желез тамошней мускусной черепахи и лепестков экзотической лиловой орхидеи). По всей видимости, аромат пришёлся Вилии не по душе (ничего удивительного, Маркусу он тоже по душе не пришёлся бы – особенно сейчас, после долгой практики в алхимии, обострившей его обоняние), и флакончик с духами в скором времени очутился на хранении в покоях Вилии в Танрате. И вот теперь она прибегла к этому средству, чтобы дать ему знак.
Маркус едва не опёрся рукой о перила от нежданно нахлынувшей слабости (что было бы неблагоразумно, так как перил-то у лестницы и не было): его волной накрыло облегчение. Словно бы сердце отпустила холодная железная перчатка, сжимавшая его на протяжении последних нескольких часов. Вилия жива! Пусть некие обстоятельства задержали её и не позволили вернуться во дворец в срок, она нашла способ тайно (хотелось бы знать, что подвигло её на такие предосторожности – неужто в Серебряном Саду ей в самом деле удалось раскрыть некий заговор?) послать брату весточку, свидетельствовавшую не только о том, что она жива и невредима, но и о том, что сейчас она в Танрате. Платок с вышивкой явно был из числа её вещей: подпись на конверте подтверждала, что послание было отправлено именно ей; а духи всё это время хранились на зеркальном столике в их городском особняке. Слишком уж невероятным выглядело предположение касательно того, что неведомые заговорщики, дабы ввести Марка в заблуждение, проникли в их особняк, выкрали платок Вилии, неким непостижимым образом угадали среди её многочисленной косметики флакончик некогда подаренных ей братом духов, надушили ими платок, да ещё и подделали её манеру письма. Нет, сомневаться не стоит: послание отправила именно Вил. Если гонец прибыл сейчас, к тому же «весь в мыле» – значит, из Танраты выехал примерно в полдень. Вил жива, и она сейчас не так уж далеко…
Второй принц негромко вздохнул: душа мало-помалу заполнялась радостным ощущением вновь обретённой потери – он ведь уже готов был смириться с мыслью о том, что сестру взяли в заложники. Слава Богу… Однако, вообще-то следует позаботиться и об ответной любезности: кто знает, вдруг Вилия и сама сейчас тревожится за брата – особенно в свете нынешней политической ситуации… Надо придумать способ послать ей ответное известие о том, что он тоже жив – с тем же гонцом. Как только доберётся до своих покоев, сразу озаботится этой проблемой. Что бы такое ей послать…
– Спасибо тебе, Клод, – промолвил Маркус, невольно положив руку на плечо пажа: тот даже вздрогнул. – Ты… оказал мне очень большую услугу, и поверь, я не забуду. Сейчас можешь быть свободен… хотя погоди. Где-то через час загляни в мои покои, будь добр: я должен тебе кое-что отдать, потом передашь это гонцу и велишь доставить отправителю. Понял?
– Понял. А… что гонец?
– А что «гонец»? Пускай отдохнёт, поужинает: чтоб на рассвете – в обратный путь. Ладно, ещё раз спасибо: теперь можешь идти.
Понятливо кивнув, Клод развернулся и устремился вверх по лестнице. Маркус в свою очередь сошёл вниз, предусмотрительно спрятав конверт с платочком за пазуху. Пройдя к скамье, он вновь занял своё место, на сей раз с куда менее тягостным ощущением на сердце: радость от осознания того, что с Вилией судя по всему всё в порядке, изгнала прочь почти все сомнения и тревоги. Даже головная боль вроде бы начала понемногу отступать: то ли от обретённого относительного душевного покоя, то ли от прохладной стенки, к которой Марк прислонился затылком.
Впрочем, положительные эмоции несколько поблекли в очень скором времени: потому что спустя всего-то пару минут рядом с Маркусом на скамью непринуждённо плюхнулся Гримо. Принц недоумённо вздёрнул брови и поневоле попытался слегка отодвинуться от палача.
– Вашвысочство! – ухватив его за локоть и придвинувшись ближе, доверительно зашептал Гримо. Принца, никогда не относившего себя к числу неженок и умевшего достаточно стойко переносить вонь, на сей раз едва не замутило: из пасти у палача разило только что не мертвечиной. – Мне ж мастер Пиц велел вам кой-чего передать, я токмо ждал, покуда Её маленькое Высочество уйти изволят, потому как тайное дело…
– Что такое? – подозрительно поинтересовался Маркус.
– А то! – Гримо стрельнул по сторонам глазами (по крайней мере, скорее всего стрельнул, потому что глаза его в прорезях капюшона были скрыты тенью) и, придвинув свою изуродованную физиономию почти к самому уху Маркуса, доверительным шёпотом сообщил: – Бруколак здесь, вашвысочство!
Принц едва не вздрогнул; взглянул на палача с недоверием.
– Бруколак? Не врёшь? – таким же шёпотом вопросил он.
– А что ж мне вам врать-то, вашвысочство? – осклабился шире своей уродливой «ухмылки» мастер Гримо. – Здесь он, голубчик наш, третья камера: висит, сталбыть, о вечном думает. Сталбыть, казнь на послезавтрева назначена, говорят, ежли не перенесут: так что самое время, о вечном думать-то… – Палач гадко хихикнул.
– Хватит, – бросил Маркус, поднимаясь со скамейки. – Отведёшь меня к нему, прямо сейчас. Мэтр Пиц тебе, надо полагать, передал кое-что для меня?
– А то как же, вашвысочство! Всё на месте, как велено. – Гримо выразительно потеребил лямку фартука.
– В таком случае, идём.

- Отца отравили, яд нашли в моих покоях. Но вряд ли тебя это волнует, не так ли? Смерть отца ведь никак не повлияла бы на твою личную жизнь, если бы не эта ситуация.
- Рейн? – “Тебя по голове ударили?” – Энни недоуменно захлопала глазами, запутываясь еще больше от того, что брат коротко обнял её, а потом отошел и теперь говорил что-то невообразимое. Сегодняшний день просто убивал её - все опять пошло совсем не так, как она ожидала.
“Может, я опять простыла и у меня бред?” – принцесса даже поднесла руку ко лбу, пощупать температуру, а потом медленно опустила ее, поняв, что ничего этим не добьется. Если она спит… или бредит, то это не закончится, пока она не проснется… или не умрет.
“А что, тоже выход,” - но это будет совсем не достойно принцессы – сдаться вот так сразу.
“Значит, будем думать. Итак, он так себя ведет, чтобы дядя подумал, что мы поссорились, и не отыгрывался на мне. Потом. Но зачем? Все же будет хорошо! Никакого «потом» не будет! То есть будет совсем другое потом, ну то есть… хорошо!” - но брат не мог быть уверен в этом на сто процентов, поэтому перестраховывался.
“Ну правда же? Но нас же сейчас никто не видит! Ла-адно, зайдем с другой стороны. Личная жизнь? Отец? Рейн намекает на недавний разговор о моём замужестве? Но мы ведь договорились, что оно будет, если будет, не раньше чем через два года. Я не понимаю… не понимаю!” - а может и правда, Рейн устал, и это было не лучшей мыслью приходить к нему сейчас. Но она бы не смогла уснуть, не убедившись, что с ним все в порядке. Ну, насколько это возможно в данной ситуации…
“Ой… я думаю только о себе… Что мне надо было убедиться. И не подумала что… “ - да нет, глупости все это! Рейн не может не хотеть её видеть. Не может! Значит, притворяется. Или она его не так поняла.
“Да, я слишком взвинчена сейчас. Слишком беспокоюсь. Слишком остро реагирую. А мне надо быть спокойной. Я же пришла поддержать брата, а не расстраивать его еще больше!” – мысль, конечно, здравая, но… - “если я промолчу, он подумает, что прав. А я даже не поняла, что… да ничего я не поняла! Почему он так со мной?!”
- Ты говоришь жестокие слова, которых я не понимаю, – она произнесла это ровным голосом, так и не сводя глаз с брата. Пусть он и устал, но это его не оправдывает. Нет, ну конечно, она простит ему все что угодно, но… Рейну вовсе не стоит об этом знать. Так что молча проглатывать обиду Энни не стала. - Как меня может не волновать, что яд нашли в твоих покоях? Ты мой брат и я люблю тебя. Тем более, ведь это не правда? И настоящий убийца ходит на свободе, - перед мысленным взором принцессы по очереди предстали с половину находящихся во дворце, остальные банально не успели. – Ты говоришь, яд нашли в твоих покоях. И вот этого я не понимаю, какой яд, если, по словам Ривиана, отец отравлен сурой, а Калеб использовал её всю на лекарство? – “З-зачем я это спрашиваю? Разговор поддерживаю? Да, о погоде,” – потому что если она будет стоять и молчать, то просто напросто заплачет. Рядом с братом с Энни слетала вся её броня, она могла игнорировать слова любого, но не его.

Глубоко внутри Рейна что-то клокотало, но он упорно старался это сдерживать, говоря себе, убеждая себя, что он обязан это делать. Это его долг, с момента его рождения, даже несмотря на то, что это существенно подрывало полноценность его жизни. Впрочем, к этому он вполне привык за двадцать с лишним лет, но, все же, в подобные моменты становилось искренне жаль, что все сложилось именно так, как сложилось. С другой стороны, имел ли он право жаловаться, даже испытывать эту жалость? И испытывал ли он ее на самом деле? Может быть, он думал о ней только по той причине, что ему, по идее, могло бы было быть жаль или даже должно было бы быть, но чувствовал ли он эту жалость на самом деле?
Задаваясь этим вопросом Рейн никогда не находил подтверждения, как и отрицания. Он словно все еще не знал, как к этому относится, лишь искорки раздражения вспыхивали где-то в сознании, в подобных ситуациях, когда приходилось сдерживать себя и в очередной раз проглатывать слова, которые так и рвались наружу.
Сейчас он многое хотел спросить у сестры. Откуда в ней была такая ненависть, откуда было это желание вреда, эти мысли о смерти короля и королевы, мысли о радости и сама радость о кончине короля, эта черная злоба на всех… кроме него. Его это выбивало из равновесия с тех самых пор, как Соурс доложил ему о результатах сканирования всех жителей дворца. Нужно ли было говорить, в каком состоянии пребывал принц, когда узнал обо всем этом, когда увидел образы, что Соурс нашел в разуме сестры, по его просьбе показанные ему в его же подсознании. Он словно увидел и почувствовал все то, о чем мыслила и чем жила Энни в моменты, когда подобные мысли приходили ей в голову. После этого единственным желанием принца было отмыться от всей этой черноты и грязи, словно злоба черным гноем залепила все внутри его тела и начала просачиваться снаружи.
А еще в нем билось чувство огромнейшего сожаления и чувства вины, размеры которой он даже не решился бы назвать сам. Она охватывала его с головы до ног, мешала думать, сбивала с мыслей и словно погружала на дно моря сожалений, особенно когда его взгляд падал на сестру. Он винил себя, винил за все. В их детстве он принес сестре много боли, в то время как окружение и без того не приносило ей ничего хорошего, лишь насмешки, которые ранили и сеяли семеня злости, страха и ненависти, которые расцвели благодаря его поступкам, благодаря его юношеской глупости, безалаберности и неопытности. Вспоминая те годы, он всегда чувствовал себя виноватым, однако сейчас, видя, что стало с его сестрой, какие мысли посещают ее голову, он понял, что всё, что он испытывал до этого – просто ничто, по сравнению с тем, что он испытывал теперь. Он даже почти ненавидел себя. А может и ненавидел. Ведь вся эта злость должна была выливаться на него, а не на окружающих его сестру людей, тех же несчастных служанок, которые частенько жаловались на капризность королевской дочери. Хотя, несложно было представить, что еще им перепадало, помимо капризов Энни, с учетом того, какие мысли и образы она позволяла себе представлять в своем подсознании. По сути, это он сделал ее такой, он не имел права осуждать ее за это, даже заикаться о том, что ей не стоит так делать, но с другой стороны… никто ведь не будет оправдывать убийцу только потому, что у него было тяжелое детство. И разумом Рейн отдавал себе отчет, что в этом плане он не мог простить сестру – даже если он был виной тому, что она стала такой, он не был тем, кто вселял в ее голову все эти мысли и желания. Это была ее инициатива и она была слишком черной, чтобы можно было закрыть на это глаза лишь из-за того, что у принцессы были проблемы в детстве. Хотя, одно из другого выходило. Собственно, именно поэтому принц испытывал это дикое чувство вины – из-за того, что на то время, когда эти чувства и отношения лишь зарождались в его сестре, он был еще недостаточно объективен и серьезен, чтобы направить ее на верный путь. Вместо этого он, похоже, и был тем, кто окончательно столкнул ее на неверную дорогу.
- Ты говоришь жестокие слова, которых я не понимаю, - однако на эти слова Келлум лишь прикрыл глаза, нахмурив брови и чуть сильнее поджав губы, словно говоря, что он сожалеет, однако, не сможет сказать ничего, что успокоило бы Энни. - Как меня может не волновать, что яд нашли в твоих покоях? Ты мой брат и я люблю тебя…
На последних словах кронпринц резко вдохнул и чуть отвернул голову. Да, он знал и то, какой любовью сестра его любила. И это вызывало в нем настолько сильные противоречивые чувства, что он терялся теперь, думая, как ему стоит себя вести и стоит ли лишний раз приближаться к Энни слишком близко. Не потому что ему было неприятно обнять сестру или он боялся ее чувств, нет, просто все это было слишком странно. Он всегда расценивал ее как сестру и даже представить себе не мог ее в своей постели – так как же она столь спокойно это переносит? Почему, откуда? Откуда эта фанатичная любовь к нему, к тому, кто причинял ей боль, пусть потом и признал свои ошибки? Почему вся любовь Энни на которую она была способна, она выражала только к нему? Словно на нем она сошлась вся, без остатка, оставив остальных лишь ловить злые и холодные взгляды принцессы.
«Как ни посмотри… я во всем виноват. Из-за меня Энни стала такой, из-за меня отец… и я думаю об этом слишком часто. Я себя жалею? Жалею ли?.. Я действительно считаю себя виноватым? И жалею о том, что делал… даже сейчас, когда продолжаю делать то, что считаю неверным? – с приходом сестры противоречивые и запутавшиеся мысли спутались окончательно. Рейн словно застрял в паутине и отчаянно пытался высвободиться, однако запутывался еще больше. – Было бы все так, если бы не…»
Рейн внезапно словно замер на секунду, застыл в темноте и мраке собственных мыслей и воспоминаний, темных образов прошлого. «Я тоже всего лишь кукла? Тот, кто стал иным из-за чьих-то действий? Или это всего лишь оправдание?..»
Где-то вдалеке как будто послышался звук трескающегося и рассыпающегося на кусочки стекла. В ушах отзвучало его эхо, давая понять, что этот звук исходил откуда-то из подсознания.
- Ты говоришь, яд нашли в твоих покоях, - голос сестры словно вырвал из пучины небытия, напомнив о реальности и заставив Рейна поднять взгляд на нее. - И вот этого я не понимаю, какой яд, если, по словам Ривиана, отец отравлен сурой, а Калеб использовал её всю на лекарство?
Он несколько раз моргнул, словно просыпаясь и собираясь с мыслями. Взгляд коротко блуждал по каменному полу, после чего вернулся к сестре. Глубоко вдохнув через слегка приоткрытый рот, он подошел к лежанке и сев на ее край, оперся локтями о колени.
- Я расскажу, только пожалуйста, выслушай внимательно, - серьезно посмотрев на сестру, произнес принц, после чего достаточно подробно рассказал ей о том, что произошло после его ухода из Тронного зала. Чтобы Энни четко представила себе всю картину произошедшего и чтобы его рассказ автоматически убирал все возможные вопросы, которые бы могли зародиться в голове его сестренки.
Рассказ, конечно, особо длинным назвать было нельзя – закончился он ровно на том, что его привели сюда. О чем он говорил с Ларенсом Келлум, само собой, не поведал, лишь сообщил, что обрисовал другу всю нынешнюю ситуацию.
- Вскоре дядя Ринмар должен будет провести совет и решить, что делать со мной. Не думаю, что он предпримет что-то, чего я не смогу предугадать, - чуть пожав правым плечом, произнес принц, после чего поднялся на ноги и серьезно посмотрел на сестру, - но обещай, что не станешь делать ничего лишнего. Даже если тебе кажется, что это поможет в данной ситуации. Я не хочу быть виноват еще и в том, что впутал тебя во все это.
Он вдруг как будто устало улыбнулся.
- Ты ведь помнишь? Я - «высокомерный юный кронпринц», которому чувствовать за собой вину нежелательно.
Он отвел взгляд и улыбка его померкла.

Миновав стражу у дверей (те не отреагировали никак, лишь страж слева окинул их равнодушным взором), принц и мастер-палач вступили в тюремный коридор. Здешний анатураж выглядел ещё более мрачно, чем в уже виденных Марком помещениях: низкие потолки с потемневшими поперечными балками, редкие и чадные факелы в стенных креплениях, двери камер – как решетчатые, так и сплошные деревянные с маленьким смотровым окошком. В отличие от поста стражи, здешняя тишина – холодная, зловещая, какая-то промозглая, как и здешний воздух – то и дело прерывалась отголосками дальних звуков. Где-то позванивало железо, доносились отзвуки чьих-то приглушённых голосов, чьи-то скулящие всхлипы (возможно, того самого виконта де Жильбера): слышался даже унылый напев – кто-то тянул под нос однообразную песню без слов, всего из двух нот. Тюрьма жила своей жизнью, тоскливой и сумеречной, как и участь заточенных в её стенах. Сами здешние стены были проникнуты особым, тюремным духом, присущим в равной мере дворцовым темницам, городским узилищам, лечебницам для душевнобольных и сиротским приютам. Энни в коридоре видно не было – должно быть, камера Рейна располагалась за поворотом коридора: впрочем, Марку почудилось, будто бы он уловил отголосок некоей фразы, произнесённой голосом кузена.
Проследовав за палачом по коридору, принц остановился у двери, на которой была вырезана цифра «3». Дверь была не только сплошной деревянной, но и окованной частыми железными полосами с массивными заклёпками, да вдобавок усеяна шляпками здоровенных гвоздей: смотровое окошко было наглухо задвинуто железной заслонкой. Из-за двери не доносилось ни звука.
– Здесь он, родимый, – пробормотал Гримо, снимая с пояса связку ключей и подбирая нужный. – Мне его велели особо не трогать, сами понимаете, чтоб до казни кровью не истёк, али от шоку не загнулся, сталбыть… Не волнуйтесь, живой он. Покамест. – Протянув руку, Гримо вынул из стенного крепления один из факелов.
Дверь со скрипом отворилась: в тюремных камерах петли нарочно смазывались как можно реже, чтобы при попытке побега скрежет привлёк внимание охранников. Изнутри пахнуло тошнотворным духом – смесью «ароматов» немытого тела, прокисшей тюремной баланды, крови и испражнений. Гримо первым вступил в камеру, Маркус последовал за ним. Когда палач затворил дверь, принц отметил, что изнутри она усеяна острыми шипами гвоздей…
Камера была погружена в кромешный мрак: палач поднял факел повыше – и трепещущее оранжевое зарево выхватило из темноты устилавшую пол солому, каменную кладку противоположной стены камеры… и распятую на этой стене человеческую фигуру. То был тощий, жилистый и грязный мужчина, всю одежду которого составляло замызганное подобие набедренной повязки. Крупная голова с бугристым лысым черепом безвольно свесилась на грудь: казалось, узник камеры умер или лишился чувств. Его бледная, грязная кожа сплошь была исполосована рубцами от плети и испещрена синяками. И он был закован в железо – причём по всем правилам. Запястья охватывала пара массивных железных браслетов с натяжными винтами, из которых невозможно вывернуть руку: браслеты были прикованы к двум костылям, вбитым в кладку стены на высоте в полтора человеческих роста. Торс узника также был притянут к стене двумя парами стальных цепей, продетых в костыли с кольцами вместо шляпок, вбитые на уровне подмышек и бедер. Ещё один, седьмой костыль был вогнан в камень на уровне щиколоток, и к нему была прикована ещё одна пара кандалов, охватывавших щиколотки человека. Маркус, окинув скованного взором, с некоторым содроганием приметил одну деталь: на левой руке, кисть которой безвольно свисала из браслета, было не пять, а шесть пальцев.
Узник в самом деле казался мёртвым: однако когда Гримо и Маркус приблизились к нему, он внезапно шевельнулся, с натугой поднял голову и медленно открыл глаза. Глаза у него были усталые, глубоко запавшие, в окружении морщинистых складок кожи, как у старой черепахи: и с характерным красным ободком вокруг радужки. Нижнюю часть лица скрывала клёпаная железная полумаска с отверстиями для носа и рта, причём последнее было забрано частой мелкой решёткой. Смерив тюремщика и принца странным, непонятным взором, узник издал странный звук, напоминавший приглушённый вдох сквозь зубы, и вновь опустил голову.
Да, вне всякого сомнения, это был он: Бруколак. Серийный убийца, на протяжении последних полутора лет томившийся в кагорлийской городской тюрьме, а не так давно переведённый в дворцовую, где ему уже был вынесен окончательный приговор. Человек, при помощи острого ножа и собственных зубов отправивший в мир иной более полутора десятков жертв, безумец и психопат, искренне мнивший себя вампиром и мечтавший обрести бессмертие через питьё чужой крови. Чудовище в людской шкуре, которое в ближайшие же дни должно было понести заслуженную кару за свои злодеяния в виде страшной казни…
И – тот, кто сейчас был так нужен Маркусу. Тот, чьё участие было необходимо для осуществления планов принца.
Несколько секунд Марк молча разглядывал Бруколака: затем обернулся к Гримо. Понятливо кивнув, палач сунул руку в карман фартука и добыл оттуда плоский деревянный футляр с резной крышкой, примерно в полторы пяди длиной. Приняв футляр из рук мастера, принц приоткрыл крышку, бросил взгляд внутрь и понятливо кивнул.
– Спасибо, Гримо. Теперь… подожди меня снаружи.
– Слушаю-с, вашвысочство! – кивнул мастер-палач и повернулся с намерением выйти.
– Эй! – Окрик Маркуса остановил Гримо на полушаге: обернувшись, тот вопросительно уставился на принца. Многозначительно воззрившись на палача, Марк поднял руку и поводил ладонью из стороны в сторону, словно намекая «Даже не вздумай», после чего приставил к шее большой палец и демонстративно провёл им по горлу: секунду помедлив, Гримо стыдливо усмехнулся и кивнул головой. Выйдя за дверь камеры, он осторожно притворил её. Выждав несколько секунд, Маркус отвернулся, вновь обратив свой взор на Бруколака.
Приблизившись к убийце на расстояние шага, принц откинул крышку футляра. Внутри в продолговатых углублениях покоились три предмета: острый медицинский ланцет, стеклянная пробирка с притёртой восковой пробкой и свёрнутый из корпии тампон, пропитанный сыпучим желтоватым веществом. Зажав ланцет в пальцах правой руки и примерившись взглядом, Маркус подался вперёд – и острая сталь полоснула по руке маньяка чуть выше сгиба локтя. Порез мгновенно налился тёмной кровью, спустя миг та ручейком устремилась вниз по коже: принц ловко подхватил тёмную кровавую струйку пробиркой, не упустив ни капли мимо и ничуть не замарав пальцев. Дождавшись, пока пробирка наполнился, Маркус отвёл её в сторону и прижал к ранке тампон. Жёлтый алхимический порошок зашипел, вспузырившись пеной: выждав несколько секунд, принц отвёл тампон в сторону – на месте раны не осталось даже следа. Маркус заткнул флакон пробкой и перевёл дух.
Только после этого принц наконец перевёл взгляд на лицо Бруколака. Маньяк поднял голову и с легким недоумением уставился на него: затем переносица его задвигалась так недвусмысленно, что Марк едва не вздрогнул, осознав – убийца принюхивается, учуяв кровь, словно бы наслаждаясь её запахом. Их взгляды встретились, и принц с трудом поборол желание отступить на шаг. Во взгляде Бруколака не было ни страха, ни ненависти, ни подавленности: казалось, он узрел старого друга после долгой разлуки и намеревался с радостью поприветствовать его.
– Ты боишься. – неожиданно прозвучал из-под маски приглушённый, какой-то металлический голос. Это был не вопрос, но утверждение. Как будто Бруколак каким-то шестым чувством учуял ту робость, которая тронула сердце второго принца. Даже в оковах, без малейшей надежды освободиться, убийца внушал невольный страх, словно громадный мохнатый чёрный паук, подвешенный на ловчей ниточке со смоляным шариком.
– Это тебе стоит бояться, – преодолев невольное замешательство, со всей возможной твёрдостью ответствовал Маркус. Пусть он и не собирался вступать в разговор с убийцей, но к подобному повороту событий был готов. – Ты никого больше не убьёшь, Бруколак: тебя самого ждёт смерть.
После недолгого молчания тишину камеры нарушил приглушённый смешок маньяка.
– Всех ждёт смерть, – в голосе убийцы послышалось нечто вроде насмешки. – Но тех, кого я избрал, она настигла раньше: и в том для них сокрыто великое благо, ибо сам Хозяин указывал мне жертву, и Хозяин направлял мою руку, дабы рок не миновал тех, кого укрыла тень его крыльев…
– Чего? – Маркус изумлённо вздёрнул брови.
– И сам Хозяин возложил свою длань мне на чело, отметив меня своим знаком, и осенил меня чёрным крылом. – Голос убийцы сделался монотонным, словно бы он повторял по памяти некий священный текст: взгляд его тоже изменился – казалось, теперь он смотрит куда-то сквозь Маркуса и сквозь каменную кладку стен, прозревая бездонную толщу земли, таящую в себе навеки вмурованные в грунт кости и слепые черепа. – И было мне великое откровение: и я узрел на челе избранных печать господина моего и отца, и внял голосу, что рёк: «Ступай же, и неси в мир мою волю, ибо настал час мне созвать свою свиту, и ты – вестник мой средь живых». И видел я семь башен, объятых пламенем, и чёрного ворона на ветвях мёртвого древа; и Чёрный Ужас, чья тень восстанет над пылающими башнями. И видел безумца, что в гордыне своей взошёл на ступени лестницы, ведущей во мрак, дабы украсть у богов искру от вечного пламени и возжечь от сей искры чашу с кровью. И видел мёртвую равнину от горизонта до горизонта, рассечённую трещинами и разломами, что сочатся кровью израненной матери-земли – и некому исцелить её раны, ибо брат в том краю восстал против брата, и отец восстал против сына, и крылатое пламя пало с небес и объяло цветущее древо… – Речь маньяка становилась всё более сбивчивой, он уже не обращался ни к кому кроме себя самого.
Маркус отступил на несколько шагов, не сводя взора с бормочущего безумца. Стараясь ничем не выдать своей тревоги, он повернулся и вышел из камеры, плотно притворив за собой дверь и единым махом оборвав сбивчивый бред маньяка. Гримо уже поджидал его, прислонившись к противоположной стене коридора.
– Опять бредит, – констатировал он, заглянув в смотровое окошко: лязгнув ключами, запер камеру. – Ну ничего, недолго ему осталось: скоро его к этому самому Хозяину и спровадят, будет бесам в пекле про свои откровения заливать. Вам он больше не понадобится, вашвысочство? – По интонации было ясно, что Гримо в самом деле не подглядывал в щель и представления не имел о том, что понадобилось Маркусу от маньяка.
– Нет. – ровным голосом проронил Марк, не взглянув в сторону камеры. Дело было сделано: футляр с ланцетом и пробиркой он убрал в нагрудный карман камзола, под полу плаща.
Вернувшись на пост стражи, принц вновь прошёл к скамье и опустился на неё. На душе было гадко: хотелось скорее дождаться Энни и покинуть это промозглое подземелье. Всё, что нужно было лично ему, принц уже получил: и лишь то, что кузина ещё не вернулась, не позволяло ему уйти прямо сейчас.

- Я расскажу, только пожалуйста, выслушай внимательно, - Слава Единому, Рейн перестал выражаться туманно и подробно рассказал о том, что происходило в его покоях.
“Ах вот значит как… Да наверняка Маркус всем глаза отвел и подкинул склянку!!! Он же магик…”- а значит, с извращенным сознанием. Энни весьма подозрительно относилась к этому всеобщему увлечению магией, ведь раз у неё не было к ней способностей, значит, это противное Единому действо! Вот даже Рейн не учился в Серебряном Саду, то есть наверняка разделял это её предубеждение. Только виду не показывал. Ну, и это понятно - он же править должен магической страной, людишки б его не поняли.
“Должен-должен править, а папочка не дождется! Небось, сам выпил яду, чтоб сына подставить!”
- Вскоре дядя Ринмар должен будет провести совет и решить, что делать со мной. Не думаю, что он предпримет что-то, чего я не смогу предугадать, - Рейн решительно поднялся на ноги. Это Энни подуспокоило. - Но обещай, что не станешь делать ничего лишнего. Даже если тебе кажется, что это поможет в данной ситуации. Я не хочу быть виноват еще и в том, что впутал тебя во все это. Ты ведь помнишь? Я - «высокомерный юный кронпринц», которому чувствовать за собой вину нежелательно.
“Эм…” - брат опять перешел на какие-то загадки. Энни почувствовала себя полной дурой от того, что она не может уследить за его мыслью.
- Рейн, я конечно, же… – она уже готова была пообещать все что угодно, но… “Ничего лишнего? Лишнего? А как я пойму что лишнее, а что нет?”
Но самое главное: «Не думаю, что он предпримет что-то, чего я не смогу предугадать» - почему он выразился так неопределенно, а не сказал, что знает, как выпутаться из этой ситуации? Это навевало на грустные мысли.
“Нет! Зато я знаю!”
- Нет, я все равно не понимаю, - и пока Рейн не закатил глаза и не начал рассказывать ей все по второму разу, пояснила. – Я не понимаю, почему ты не хочешь доказать, что не убивал отца. Для этого всего-то надо, чтобы Соурус увидел это в твоих мыслях – и все! Ну… я понимаю, что это… мерзко и отвратительно, когда кто-то залезет тебе в голову, - “да я бы под страхом смерти этого не позволила! “ – но… - она умоляюще посмотрела на брата. – Яд уже нашли в твоих покоях и, как бы это не выглядело по-дурацки, - “ну правда же, кто так прячет?!” - дядя не пойдет на попятный. А Соурусу надо будет только поклясться, что не скажет ничего, не касающееся смерти короля, даже если узнает что-то лишнее…
И правда – дурацкое слово. Вот я что имела под ним в виду?
Но она сама понимала, как это может быть сложно: “Вот если бы магик прочитал про телийку, про то, что я не мыслю жизни без Рейна, про ту мою глупость с нюхательным порошком...” – она даже боялась представить реакцию брата на все это.
“Поэтому Соурус должен потом умереть!” – потому что нельзя позволять жить человеку, который узнал все твои тайны. – “Это будет легко - он же рыцарь и приносил присягу, и это его долг и честь – отдать жизнь на благо страны. А долг брата – принять его жертву. Потому что все эти неурядицы на руку нашим врагам, да. А так ситуация будет урегулирована с наименьшими жертвами. Выбор наименьшего зла, вот. Но ведь во благо многих, а не себя! По-моему, все логично…“ – и Единый свидетель, она бы и на секундочку не задумалась и поступила бы именно так. Хотя нет, задумалась бы – о том, можно ли верить Соурусу, что он не растреплет об вычитанном в голове.
“Ну-у, он же поклянется. Можно рискнуть. На крайний случай приставить ему к горлу кинжал, чтоб не трепал зря языком. Ой, как все сложно то… но, Рейн же такой умный, он сам додумается про убить магика!”

Рейн, молча выслушал сестру, задумчиво глядя в грязный каменный пол, с заметными, но уже постаревшими царапинами, очень ярко обрисовывающие в голове картины со стражей, что пытается вытащить из камеры какого-нибудь тронувшегося умом заключенного, либо того, которого уже собираются отвести на казнь. Он буквально слышал в ушах лязг обмундирования и стальных наплечников, приглушенный полузвон кольчуги и даже громкий звук падающего на пол щита одного из стражей, бросившихся помочь с особо буйным заключенным. Рейн вдруг моргнул, ему почудилось, что образы стали какими-то слишком уж яркими, после чего чуть нахмурился, слушая окончание монолога сестры.
«Если бы все было так просто, Энни, - мысленно вздохнул он, а после вздохнул и по-настоящему. – Если бы было, я бы сейчас здесь не сидел».
Рейн поднялся на ноги и бросил короткий взгляд на сестру, после чего отошел к стене и уставился на свое отражение в зеркале, как совсем недавно. Взгляд вновь пробежался по волосам, отметил их состояние и где-то внутри словно стало спокойнее.
- Энни, Соурс – далеко не всемогущий телепат, не все мысли он может прочитать, - тихо сказал принц, чуть опустив веки. – Если бы возможность твоего варианта была, я бы непременно ею воспользовался. Однако что будет, если Соурс подчиняется отнюдь не своему королю, а кому-то иному? Его руки благодаря Дагвуру не могут читать то, чего не было, но это и не обязательно. Главное – задать конкретный вопрос в его поиске, а такие люди как он умеют задавать вопросы так, чтобы нельзя было уличить, что вопрос касается немного иного. К тому же, откуда уверенность и где гарантия того, что он спрашивает именно то, что нужно нам, ведь печати не распространяются на все его слова, они показывают ложь только того, что он видит, если оповещая об этом он лжет.
Келлум глубоко вздохнул и повернул голову к сестре, скрестив руки на груди.
- Эта интрига вряд ли будет настолько просто спланирована, что решится только с участием Соурса, который заглянет ко мне в голову. Даже это нелепое стечение обстоятельств и нахождение этой улики в моих покоях – все они лишь часть чего-то более серьезного. Не забывай – настоящие виновники узнали даже про мое исследование и суру, про экспедицию и подгадали момент, когда лучше это использовать для своих планов. То, что я сижу здесь – лишь малая доля их плана. Ты думаешь, они спланировали все это, чтобы обратившись к Соурсу я мог спокойно отсюда выйти и снять с себя все обвинения? После всего, что они сделали и что выяснили, они бы не упустили и этот ход событий. Наверняка, попробуй я сейчас что-то сделать – найдется ответный ход, который положит на меня еще большую тень.
Рейн вдруг нахмурился, почувствовав слишком резкую головную боль, которая вынудила его даже приложить два пальца к правому виску. «Что это было? Слишком резко для обычной головной боли. Попытка..? Нет, быть не может, в этих стенах нельзя использовать магию и она не может пройти к тому, кто ими окружен...»
- …Энни, - убрав руку от лица, принц вновь посмотрел на сестру. – Сейчас рано что-либо предпринимать, нужно подождать и посмотреть, что будет решено. Мое бездействие наверняка тоже было предугадано, но, по крайней мере, это лучше, нежели делать что-то, что подтолкнет заговорщиков только ближе к их цели, а мне закроет все оставшиеся двери. Поэтому и тебя я прошу ничего сейчас не делать, даже если ты думаешь, что это как-то мне поможет.
Келлум чуть поджал губы, приподняв левый уголок губ, хотя полноценной улыбкой эту назвать было нельзя. Ею он словно извинялся за всю возникшую проблему.

Брату её идея не понравилась. Энни выслушала все контраргументы и нахмурилась.
- А может быть, ты просто делаешь то, что они хотят. Нельзя столько думать, так можно перехитрить самого себя! Пусть Соурс задает вопросы по бумажке! Написанные заранее! Зачем он нужен, если от него никакой пользы?!
“Во-от, а я знала, знала, знала, что Соурс предатель! Они все предатели!!!” – ну почему брат отвергал такой простой ход?
“Если не знаешь что делать – делай хоть что-нибудь! Зато дергающаяся муха все больше запутывается в паутине... Но лягушка может взбить масло! Ну почему все так сложно?! “– почему она живет не в сказке, где быть принцессой – это расчудесно и весело, где матери умирают при родах, а короли падают с лошадей на охотах, а добрая фея открывает тайну, что младшая дочь короля была подменена по младенчестве, но принц не дает «сестру» в обиду, а радуется новому знанию и объявляет ее своей женой.
“Хочу в сказку. Добрую! Чтобы все умерли,” - все-все эти гнусные предатели, из-за которых ей приходится общаться с братом в таком мрачном месте.
“А ему тут еще ночева-ать,” - она отогнала мысли, что возможно, не одну ночь.
“Но нельзя же ничего не делать! Если не хочет он - буду действовать я! Но Рейн не хочет чтобы я что-то делала. А я и не буду ничего делать! Я просто… да!”
- А если я скажу, что это сделала я? А ты сам сказал, что Соурс – далеко не всемогущий телепат… – она воодушевилась новой идеей. Если она тоже запретит читать её мысли – то все получится! А запретит она под предлогом, что никакой мужик-извращенец не будет копаться у нее в голове, что она лучше умрет, чем позволит свершиться такому непотребству! Да и зачем им их читать, если она сама призналась?
“А повод? М-м-м, все знают, что я люблю Рейна… как брата, да… Я решила ускорить его коронацию? Нет! Тогда могут подумать, что это он меня подтолкнул на это. Нужен другой мотив… Личный. И желательно связанный с… да! Именно! Папочка в детстве пытался залезть мне под юбку! Фу, извращенец! - она аж сама скривилась от такой мысли. – Но у него ничего не выходило, а почему – это нам Ривиан рассказал. Или Калеб? Не важно! Но попыток он не оставлял… а я молчала и боялась признаться, ведь это же отец. И тут эта оказия с сурой – да, это возмездие свыше – умереть от того, что восстановило бы его функции. Ну разве я не умница? – а для Соурса она может вспомнить картинку, как Гаал помогал ей, десятилетней, натянуть сползший чулок… Ведь магик так ловко прочитал про поездку брата за этим дурацким растением. Она аж заволновалась тогда.
“Надеюсь, дальше залезть у него не получится… Так вот, я попрошу у брата прощения за все и за ту склянку особенно, потому что видите –ли не подумала, что его покои будут обыскивать… А как я все узнала? А не их дело! Я и так сделала большое одолжение, что призналась. На крайний случай могу рассказать, как готовится яд, да, это я смогу…”
- И будучи на свободе, тебе будет легче найти виноватых!! А признание же лучше дурацки подброшенных улик? Да, так и сделаю, – Энни решительно вздернула нос и шагнула к решетке. – Стража! Мы закончили! – вот теперь бы быстрее те появились, так как она совсем не хотела слушать возражений брата. И так жалела, что думала вслух. И что вообще заходила – ведь могут подумать, что это Рейн её подговорил. Но… она просто его навестила, ужаснулась и раскаялась! И пусть посмеют доказать обратное без этого своего Соурса!

Да, надеяться, что Энни так просто отступит даже не приходилось, он даже и не рассчитывал на это. Самое большее, что могла бы сделать сестра – лишь притвориться, что согласна и выполнит его просьбу, но вот было бы так все на самом деле – с этим еще можно было поспорить. Упрямство Энни Рейну было знакомо, причем далеко не только со слов матери или покойного отца – как-никак, его оно тоже касалось, пусть и в ином своем виде. Как она уговаривала посидеть с ней подольше, рассказать о чем-нибудь, не хотела отпускать его на разговор к отцу или пыталась уговорить опоздать на ужин… через все это он проходил не раз, правда теперь воспоминания об этом воспринимались со странным чувством какой-то не то неловкости, не то смущения, теперь-то, когда стали ясны причины такого поведения. Внутри вновь зашевелился червячок из пучка неприятных чувств, едва не вынудившие Рейна чуть повести плечами. Ему определенно было не по себе, когда он думал обо всем этом…
- Пусть Соурс задает вопросы по бумажке! Написанные заранее! Зачем он нужен, если от него никакой пользы?! – Энни к этому моменту вдруг повысила голос, заставив Рейна терпеливо отвести взгляд и вдохнуть в грудь воздуха побольше.
- Энни, Соурс – телепат. Невозможно совершать телепатический контакт и сканирование, написав вопросы на бумажке. Для этого нужен мысленный контакт, а не физический или зрительный, - пояснил он, после чего постучал указательным пальцем по виску. – Вряд ли вопросы, написанные на бумаге, можно будет затолкать кому-то в голову.
- А если я скажу, что это сделала я? А ты сам сказал, что Соурс – далеко не всемогущий телепат… - не унималась сестра.
- Уже известно, что ты этого не делала, - немного хмуро отозвался Рейн, вспомнив о том, как Соурс рассказывал о найденном в подсознании сестры, когда пытался найти в ее голове мотивы для убийства. Неужели она действительно так ненавидела их отца-короля? Конечно, он был не идеален, однако чем была вызвана бы подобная ненависть, с учетом того, что в целом король не делал жизнь своей дочери несчастной. Все равно что он бы ненавидел своего отца за все то, что знал о нем, за то, какие тайны хранил и чего они ему стоили…
- ...И будучи на свободе, тебе будет легче найти виноватых!! А признание же лучше дурацки подброшенных улик? Да, так и сделаю, - сестра вдруг рванула к решеткам, заставив Рейна быстро подойти к ней же. - Стража! Мы закончили!
- Энни, не делай глупостей, - хмуря брови и серьезно глядя на сестру, строго сказал принц. – Не усугубляй ситуацию, тебя могут обвинить в пособничестве убийце короля и его выгораживании, и тогда ты будешь уже нести наказание за свои поступки. Твоя непричастность к смерти уже известна и ты не сможешь это опровергнуть, лишь навлечешь на себя неприятности и излишнее внимание ненужных людей.
Послышался звук скрипнувшей двери в темницу. Щелчка замка не было, по всей видимости, дверь оставили не до конца закрытой, чтобы услышать об окончании свидания. Рейн же сейчас волновался лишь о том, как убедить Энелин послушаться его. Все же ее упрямство вкупе с желанием ему помочь - страшная сила и он был совершенно не уверен, сможет ли он ее ослабить. Причинять добро сестренка умела, особенно, когда считала, что так будет правильно. Он же больше боялся, что это создаст ей проблемы, с которыми он в своем нынешнем положении справиться не сможет.
- Мне и без этого есть над чем подумать, не добавляй мне своими действиями тем для размышлений, я не хочу, чтобы ты впутывалась в это, - он взял ее за запястье, крепко, но не больно, и повернул так, чтобы она была к нему лицом, левой рукой придержав ее подбородок и заставив посмотреть на себя. – Ты меня слышишь? Если я действительно тебе дорог – не делай ничего.
Он замолчал, пристально глядя в карие глаза сестры. Да, нехорошо, конечно, было так говорить, но с другой стороны – это ведь была правда. Если сестра так хотела помочь, лучшим вариантом было ее бездействие и ничего больше.

Доводы Рейна Энелин совершенно не убедили. Ну да, бумажку с вопросами в голову не засунешь (хотя можно затолкать в ухо!), но кто мешает Сорусу сначала прочитать вопрос, а потом задать его мысленно?
“Или брат имел в виду, что тот задаст совсем другой вопрос и его нельзя проконтролировать? Вот она, вся никчемность магии! Столько слов, а никакой пользы... одно позерство! Ладно, подумаю об этом после! “– как и о том, что, видите ли, её непричастность к смерти отца уже известна.
“Да откуда им знать?! Может, я каждый день мазала ступеньки маслом, чтоб папенька поскользнулся и шею свернул! А не получалось у меня потому что во дворце везде ковры!”
Уже послышались шаги охраны, как вдруг Рейн развернул её к себе, фиксируя пальцами подбородок, так что теперь они с братом смотрели глаза в глаза, и Энни почувствовала, что проваливается в бездну…
“Ам… эм… ты что-то сказал?”
Брат, кажется, почуял неладное, так как переспросил:
- Ты меня слышишь? Если я действительно тебе дорог – не делай ничего. – Рейн продолжал пристально вглядываться ей в глаза, Энни беспомощно замерла, не понимая, почему Единый так жестоко подшутил над ней, в результате чего она любит того, кто так подстрекающее близко и одновременно так беспощадно далеко.
“А скоро и это изменится, ведь если на Совете…” - нет, она не будет об этом думать. Не сейчас!
- Прости меня. – Энни смущенно потупилась, она только добавила брату проблем своим приходом. – Я обещаю ничего не делать, – “до завтра,” – она чуть отступила назад, чтобы прекратилась эта пытка, тем более стражник уже переминался у двери.
“И что, я так и уйду?” - Энни вдруг улыбнулась, приподнимаясь на цыпочки, и поцеловала брата в щеку.
- Все будет хорошо, - и это был не вопрос, не утешение, а констатация факта. Потом она резко отстранилась и вышла в коридор, направляясь к посту охраны. Она не оглядывалась.
“Ты моя личная бездна…” – и она бы шагнула с края, не задумываясь, не смотря на то, что он отказывается от ее помощи…

Пост охраны.

Замки щелкнули и будто свет померк еще больше. Энни сразу почувствовала, как она устала, как её вымотал этот ужасный день, и какое счастье, что она сейчас (ну, как попадет в свои покои) может принять ванну и забраться под мягкое одеяло.
“Я точно эгоистка, “- но и об этом она тоже подумает завтра. – “А Рейн не сахарный, не растает,” – слабая попытка убедить себя, что «приключения» - это здорово, не сработала. Горячая вода с лепестками роз резко потеряли свою привлекательность.
“Я устала… Я хочу, чтобы было так, как я хочу! Что за дурацкий мир?!” – почему она под землей, а не в окружении растений в своём садике? Или на балконе… “Все, я хочу наружу!”
Как ни странно, Маркус её дождался, Энни мельком глянула на кузена, но шаг не замедлила, с независимым видом проходя мимо. В его помощи она больше не нуждалась, он проводил её до темницы – дорогу она запомнила.
“Хотя, может тут есть второй путь? Более близкий?” – ну, тогда он сам догонит, ни с кем прощаться она не собиралась.
“У меня нет сил выглядеть хорошей. И желания.”

==> Покои первой принцессы

В ожидании принцессы Энелин Маркус понемногу начинал изнывать от безделья. Кузина определённо задерживалась: конечно, её тоже можно было понять – наверняка в такой ситуации она была одержима стремлением выжать из встречи с братом всё что можно и не упустить ни единой минуты, да и тот факт, что на посту стражи её ждал кузен, со всей очевидностью нимало не волновал её. Однако самому Де Уаэлби это ожидание уже изрядно наскучило. В конце концов, сам он не собирался видеться с Рейнионом, а сопровождение принцессы Энелин в тюремные казематы и обратно до покоев вряд ли можно было назвать приятным занятием.
Стражу, похоже, долгое ожидание также утомило: до полуночной смены караула оставалось ещё не менее трёх часов, а дежурство на посту у дверей тюремного коридора вряд ли можно было назвать таким уж ответственным занятиям. Всем было известно, что сбежать из камер дворцовой темницы практически невозможно: более половины замков были помимо механических запоров оснащены также охранными заклятиями, способными отсушить руки любому узнику, вздумавшему взломать их какой-нибудь заколкой для волос, и отпирались только тюремными ключами, на которые были нанесены соответствующие руны. Сержант Уистлер, явно закончивший с бумажными делами на сегодня, выводил пером завитушки на полях черновика какого-то документа. Гримо, прислонившись к стене, травил стражникам анекдот: те, старательно сдерживая до поры улыбки, внимательно слушали, стараясь не упустить смысла.
– …И вот, сталбыть, заваливаются эти городские стражники в лавку. К мяснику этому, тоись. Капитан так оглядывается, пальцем тычет: «Так, вот, вот, вот, вот и вот это берём, и это ещё, и это!». Ну, стражники давай с прилавков всё хватать – кто окорок, кто сало, кто сосисок вязанку на шею. Нагрузились, сталбыть, всё подчистую подмели, и на выход. Ну, мясник тут смелости набрался – и им вслед: «Господа, а как же деньги?». Капитан так оборачивается – и с такой вот паскудной усмешечкой: «О, а я-то думаю, что мы ещё взять-то забыли?».
Стражники грохнули, лязгнув латами. О неприязненных отношениях меж дворцовой и городской стражей всем было известно не понаслышке: первые считали вторых неотёсанными взяточниками и пьяницами, не умеющими ничего кроме как сшибать деньги с торговцев и нищих да продувать жалованье в кости, вторые первых – напыщенными и раззолоченными болванами в церемониальных латах, ни разу не знавшими настоящей схватки и не способными взяться за меч с нужного конца. Впрочем, слушать палаческие анекдоты у самого принца особого желания не было: тем более, что этот анекдот он слышал уже не раз.
Чтобы хоть как-то развлечься, Маркус попробовал мысленно сложить пару строф новой песни – будучи любителем игры на гитаре, он по большей части предпочитал исполнять творения других бардов, но временами и на него снисходило вдохновение, результатом которого обычно становились несколько куплетов, а то и целая песнь. Однако от этой идеи он довольно быстро отказался: обстановка не располагала к творчеству, да к тому же не хватало гитары, на которой он имел обыкновение бренчать в подобные минуты, подбирая мотив. Вместо этого он принялся мысленно выстраивать цепочку реакций для алхимического эксперимента, целью которой являлась трансмутация свинца в обход двухступенчатого метода Гугенхайма. Задача была заведомо неразрешимой – подобное превращение возможно было провести лишь в два этапа, что в своё время доказал тот же Гугенхайм, изложив доводы на страницах пятитомного трактата: однако она была увлекательной и представляла собой хорошее упражнение для ума. Очень скоро Маркус увлекся, позабыв и про Энни, и про грядущую беседу с Эстдем Дагартом, и даже про футляр с пробиркой у себя в кармане. Перед его мысленным взором закружились хороводы алхимических символов, сцепляясь друг с другом в соединения, сплетаясь в решётки и вновь распадаясь для новых преобразований. И всякий раз, когда цепочка от одного вещества к другому уже почти была выстроена – её хрупкий мостик рушился под тяжестью неумолимого закона термодинамики, принуждая начать расчёты заново…
Маркус настолько втянулся, что едва не пропустил тот момент, когда за дверью тюремного коридора прозвучали нестройные, сбивчивые шаги, выдававшие хромоту: дверь со скрипом отворилась, пропустив в караулку принцессу Энелин. Похоже, время свидания подошло к концу. Выбросив из головы незавершённый в который раз мысленный эксперимент, второй принц поднялся со скамьи.
Вид у кузины был не слишком довольный. Хотя никаких явных признаков истерики – вроде заплаканных глаз, расцарапанных щёк и растрёпанной в попытках рвать на себе волосы причёски – в её облике не прослеживалось, но и особой радости на лице принцессы прочесть было нельзя. Смерив кузена хмурым взглядом (словно бы желая сказать: «Ну что, сидишь тут, сволочь? И брат мой теперь сидит! И ведь наверняка по твоей, скотина, милости!»), она с надменным видом прошествовала мимо, словно желая продемонстрировать свою независимость. Маркус мысленно усмехнулся: учитывая хромоту второй принцессы, догнать и опередить её он мог в два-три шага. Отдав честь сержанту Уистлеру, принц настиг Энелин у самой лестницы и тронул за локоть, привлекая внимание.
– Не торопись, Энни: здесь неподалёку есть более короткий путь наверх, – спокойно промолвил он. – Пойдём, я тебя провожу до твоей комнаты. – Конечно, можно было бы вернуться во дворец прежним, долгим путём: однако Маркус при всех его отрицательных качествах и неприязни к Энни всё же не был такой сволочью, чтобы заставлять хромую девушку вновь сбивать ноги по лестницам и коридорам.

==> Покои первой принцессы

Рейну не верилось, что сестра его послушается, что-то внутри яростно противилось тому, чтобы поверить в это. Это было слишком удачно, слишком быстро и легко. А зная сестру и то, что она может быть вполне упорной, если действительно того пожелает – вообще не стоило надеяться на то, что она услышала хоть слово из тех, что сказал ей Рейн. И сейчас его больше всего волновало, что как бы он ни старался, он не сможет достучаться до нее, не может объяснить ей, дать понять, насколько для него важно, чтобы она не делала ничего лишнего.
- Все будет хорошо, - напоследок сказала Энни, после чего покинула его камеру и, не оборачиваясь, направилась прочь, дальше по коридору. Рейн хмуро провожал ее взглядом до тех пор, пока она не скрылась из виду и не отвел взгляда от коридора, пока не послышался скрип дверных петель, а затем щелчок замка, эхом пошедший от каменных сыроватых стен.
Сжав прутья клетки, принц чуть склонил голову вниз, закрыв глаза и нахмурив брови, а затем резко ударил правой ладонью по одному из прутьев.
- Проклятье! – вырвалось у него.
Его выводила из себя одна лишь мысль, что кто-то из его знакомых, тот, которому он доверял, вероятно, смог сотворить с его семьей такое, вообще пошел на то, чтобы убить короля и подставить принца. Какие цели преследовал этот человек? Не допустить Рейна к занятию трона? Или помешать ему объединить страны? Кому это могло быть выгодно или же всё это лишь часть какого-то куда более крупного плана? Какую роль здесь играет магическое сообщество? И играет ли? Раньше, когда не были известны подробности смерти отца он выдвигал теорию, что виновником может оказаться кто-то из верхов Сообщества, но теперь, когда выяснилось, что убийцей и предателем может быть практически любой, кому удалось выяснить каким-то образом о том, что удалось узнать принцу и том, что они с отцом оговорили поиск лекарства, что принц даже отправился за ним, Магическое Сообщество могло быть и вовсе не при чем. А с другой стороны – может ли быть так, что кто-то узнал об этом случайно, когда отец Маркуса работал над настойкой и решил попросту воспользоваться ситуацией? Но если Калеб был невиновен, Рейн сомневался, что он мог быть настолько неосторожным, чтобы попросту это всё разболтать… А мог ли он сделать это намеренно? Ведь вопросы Соурса касались лишь определенных моментов в этом деле, он не спрашивал его о том, передавал ли Калеб кому-то сведения о том, чем занимался. Ему не обязательно было говорить обо всем этом кому-либо, он вполне мог рассказать об этом в письме, записке – а такие мелочи на собрании не рассматривались. Если бы было немного больше времени, если бы не поступило это предложение обыскать покои принца…
Мысли крутились в голове волчком, одна версия выдавливала другую, затем возвращалась к старой, но уже освеженной новыми предположениями и догадками. Сам принц переместился на лежанку и лежа на ее жесткой поверхности, подложив одну руку под голову, хмуро смотрел в потолок, прокручивая в голове Совет и то, что каждый на нем говорил. Но будучи утомленный за целый день слишком долго он уже попросту не хотел об этом думать сейчас, дабы не прийти к абсурдным выводам. Гораздо лучше было размышлять обо всем этом на свежую голову, тем более что завтра предстоял важный день. Завтра станет известно о том, что Совет решит на счет него самого и это решение сильно повлияет не только на самого Рейна…

Четвертая камера слева от поста охраны.

Начало дня принца было несколько резким, если неожиданно прервавшийся сон от какого-то металлического лязга где-то за стеной у головы, можно было отнести к таковому. Сперва Рейн даже не совсем понял, где находится; прищурившись в практически полной темноте, если бы не слабый свет, идущий откуда-то со стороны, отбрасывающий полосы на стены, принц первым делом увидел именно их, а после того как пару раз моргнул и признал в полосах тень от решетки камеры, рухнул обратно на лежанку, тяжело выдохнув. Конечно, забыть об этом слишком надолго не получилось бы даже при всем желании. Согнув одну ногу и сжав переносицу пальцами, потерев ее, не раскрывая глаз, но уже хмуря брови, заставляя себя скорее отойти от сонного состояния, словно это помогло бы, Келлум полежал так еще около пяти минут. За это время он смог отметить не только то, что в темнице было достаточно прохладно, а по полу шел неприятный холодящий сквозняк, наверняка вызванный где-то слегка приоткрытой дверью – будь все двери закрыты воздух бы так не свистел и чуть свисающая с койки рука не ощущала бы полноценные порывы ветра. Если Рейну не изменяла память, ранним утром в темнице при дворце делали нечто наподобие проветривания – открывали двери коридоров и позволяли ветру гулять здесь как хозяину, что чаще всего и было причиной заболевания заключенных. Осознание этого принца не очень радовало – меньше всего ему хотелось, чтобы в его памяти сохранился какой-нибудь жар, вызванный простудой во время пребывания в темнице. Чтобы потом каждый раз рассказывая детям или внукам о том, «когда он сильнее всего болел», вспоминать эти дни. Глупо, конечно, да и не особо сейчас это принца волновало, но почему-то спросоня в голову пришло именно это, видимо, еще не отпущенный миром снов разум превращал малые образы в более обширные и живые, намереваясь обратить их в очередное сновидение. И если бы не твердое желание принца проснуться, а параллельно с этим и повторившийся металлический лязг откуда-то, но явно уже со стороны коридора, он бы, вероятно, поддался желанию заснуть и не видеть этого места. Но бежать в иные миры от проблем реальных – это еще глупее.
Убрав руку от лица, принц чуть приоткрыл глаза и подался вперед, садясь и кладя руку локтем на согнутое колено. Взгляд его пощипывающих от недосыпания глаз (потому что в течение ночи принц часто просыпался с каким-то странным чувством волнения) пробежался по камере. Она была ровно такой же, какой была и вчера, разве что в ином освещении и ракурсе, но это не сделало ее более привлекательной. Из-за решетки, обозначающей сточную яму, а вернее было бы сказать просто дыру, благодаря сквозняку, отдаленно, но тянуло канализацией; сидя на койке принц даже в темноте мог разглядеть слой грязи, ставший словно кожей для каменной стены – проверять это, дотрагиваясь пальцем, даже не было подсознательного желания; про пол и говорить не стоило. Хотя, стоило отдать должное полумраку – он делал помещение камеры не таким ужасным, каким бы оно выглядело, будь оно освещено хотя бы одной лампой.
Свесив ноги с кровати, принц медленно поднялся на ноги и поведя плечами, потянулся, помял пальцами правое плечо – тело не привыкшее ютиться на узкой твердой лежанке за ночь затекло и достаточно сильно ныло. Но проблемой, по сравнению с общим положением принца, это было назвать нельзя, а потому Рейн не стал слишком сильно заострять на этом внимание. Все что хотелось на данный момент, помимо того, чтобы выйти из этой камеры, это узнать о том, когда будет проводится совет дяди, и что на нем будет решено. Эти мысли уже полностью захватили разум принца. Но так как до совета ему далеко, нужно было решить хотя бы свои дела – если уж он не может выйти отсюда и является заключенным, это еще не значит, что он должен и выглядеть как они. Крайне не хотелось появляться на совете, если его туда пригласят, уже потрепанным и пропахшим тюремными камерами.
Отметив, что вчера никто так и не выполнил его просьбу с одеждой и надеясь, что кто-то просто отложил это до утра, не имея возможности сделать это вечером, принц, припомнив фамилию одного из стражей, что были поставлены к нему в охрану, размеренно позвал, подойдя к решетке:
- Коллерс! – слушая, как по коридору прокатывается эхо, принц также слушал и негромкий шорох от сапог по каменному полу, который шел справа, определенно из-за приоткрытой двери, потому как та в свою очередь не была отперта, а судя по скрипу, лишь отворена. В коридор прошествовал, судя по шагам, среднего роста мужчина, одетый в летнее кожаное обмундирование – в темнице было далеко не так жарко, как на улице, поэтому подобная форма вполне располагала, к тому же была более уместна, нежели бренчащие металлические латы, которые бы скорее напомнили о детских девичьих сказках, где рыцари и любые солдаты всегда были в латах.
Рейн даже помнил одну из этих сказок, которую он читал сестре давным-давно, когда она была еще совсем крохой, а он еще даже не называл ее Хромоножкой. Сказка была о принцессе, что давно хотела сбежать из дворца, но сделала это прямо перед тем, как ее мать, и королева, представленная в книжке как злая колдунья, успела использовать дочь в своих коварных планах. Принцессе помог сбежать юный артист придворного театра, что был другом королевского шута, что всегда помогал принцессе и давал ей дельные советы, когда та впадала в печаль. Королева, узнав, что дочь сбежала, отправила по ее следу лучших королевских ищеек, среди которых кого только не было. Но получилось так, что многие из отправленных на поимку принцессы к концу книжки принимали ее сторону, понимая всю черноту и порочность своей королевы, на которую в последствии все и обрушили свои силы света. Тьма была побеждена, а принцесса стала правительницей, и страна расцвела и запела…
- Ваше Высочество? – принц кивнул, подтверждая, что он слышит и видит стража, отвлекаясь от немного затянувшихся воспоминаний.
- Я хотел узнать – что по поводу моей вчерашней просьба? Мне нужна чистая одежда и, - принц быстро оглядел камеру позади себя, - вода для умывания; таза будет достаточно. Если это, конечно, входит в список вещей, которые я могу потребовать.
- Безусловно, принц, постараемся организовать в ближайший час. И еще: обещали принести завтрак из дворца, - последняя фраза заставила принца чуть приподнять брови.
- Кто же обещал?
- Приходила служанка, милая девушка, с короткими каштановыми волосами, такого роста, - мужчина, потерев легкую щетину, опустил ладонь чуть ниже своей ключицы. – Очень симпатичная, но больно худенькая.
«Мария», - узнал из описания девушки Келлум именно ту, что чаще всего приносила ему необходимые ему вещи, при этом чаще всего вызывалась, когда ему нужно было что-то кому-то передать или сделать еще какую мелкую работу. При этом он прекрасно знал, что в ее обязанности входило лишь приносить подносы с едой в его покои, когда это требовалось, и поддерживать порядок в покоях. И о причинах такого поведения было несложно догадаться еще много ранее. Принц мысленно улыбнулся и поблагодарил девушку, которая продолжала выполнять свои обязанности даже несмотря на то, что уже могла и не делать этого.
- Она обещала принести завтрак, как только он будет готов. Это... - мужчина достал из кармана штанов старенькие часики, - было полчаса назад.
- А сколько сейчас?
- Сейчас восемь.
«Значит, она придет в районе девяти – в половину одиннадцатого завтрак уже подают в трапезной», - отметил Келлум.
- Тогда, как она придет, позволь ей пройти сюда, - сказал он, но в глазах читался вопрос.
- Да, конечно, не думаю, что от этого будет кому-то плохо, - понимающе кивнул Коллерс, хотя и он и принц уже подумали о том, что принесенная еда явно пройдет определенный осмотр. На предмет каких-нибудь отмычек в хлебе...
Сам Рейн прекрасно знал, что пытаться сделать с замками королевской темницы что-то с помощью отмычек – бесполезно. Сбежать отсюда, особенно, если ты находишься в камерах для магов, блокирующих магические силы и любое их проявление, в общем-то, невозможно. По крайней мере за всю историю этих темниц отсюда бежали разве что три раза – и все три раза сбежавших в итоге так и не нашли. Правда и были это крайне необычные люди – Посвященные и колдуны. С такими личностями в своем нынешнем положении Рейну тягаться было просто бесполезно и бессмысленно, впрочем, он бы все равно не стал делать ничего подобного, даже если бы у него сейчас была такая возможность.
Поблагодарив Коллерса, принц вернулся к созерцанию стен своей камеры, в ожидании, пока его небольшие просьбы будут выполнены. Утренний туалет, завтрак – а там уже наверняка он будет иметь честь переговорить с кем-то, кто прибудет из дворца. Можно было даже погадать, кто будет первым – сестра, Маркус или, может быть, Ринчес или даже Ривиан? А может и вовсе Черные Рыцари…