Около ворот.

Подъехав к воротам дворца, он в который раз подивился их величавости – в самом деле, как можно выстоять столько лет, и в холод и в жару, под снегом и ливнями... Ну, аплантий – это понятно само собой – ржаветь не может, но как могло выдержать дерево?
Время щадило их, обращая свой гнев на что-то менее прочное, как бы признавая, что пока они ему – не по зубам. Принц присмотрелся. Составляющие ворота доски лишь несколько посветлели со временем – да, на этом фоне любая поставленная на замену доска должна была выделяться, как курст в семействе расок – однако нет, ничего заметно не было, ничего не бросалось в глаза – очевидно, ворота в замене не нуждались. Тем самым символизируя незыблемость королевской власти, если созерцающему хотелось так думать. Ему хотелось.
Соскочив с коня, он подошёл к ним вплотную, ухватился за массивное металлическое кольцо и постучал им три раза, потом, чуточку выждав, ещё столько же. Прислушался. Где-то там, на внутренней стороне двора, прошелестели шаги: кто-то шёл то ли открывать, то ли разобраться с непрошенным визитёром. Но его узнают, должны узнать – во всяком случае, он на это надеялся.
– Есть здесь кто-нибудь? – громко спросил он, тем самым давая возможность узнать себя по голосу.
За дверью меленько, препротивнейше захихикали, как будто смеявшегося веселила сама мысль, что по внутреннюю сторону ворот никого может не оказаться.
– Ну ваша милость и сказанула, – по голосу и характерным словам Руфус узнал говорившего, это был королевский шут Ветцер по прозвищу Зигу, горбатый карлик с неприятными манерами – однако много ли было нужно людям для того, чтобы над кем-нибудь посмеяться. Он на всякий случай ко всем обращался «ваша милость», кроме тех, о ком заведомо знал, что «чьей-нибудь милостью» (иными словами, человеком знатным) эта особа быть не может, и считал таких заведомо людей ниже себя, однако и обращение «ваша милость» тоже не особо отдавало почтительностью. – Я полагаю, что если эта дверь с внутренней стороны закрыта, то изнутри обязательно должен кто-нибудь быть...
«Очень остроумно». Он-то всего лишь хотел узнать, слышит ли его стук кто-нибудь – и если слышит, то почему не откликается.
– Состязаться в остроумии с шутом – только этого мне ещё не хватало... – в раздражении пробормотал принц недостаточно тихо и ударил кулаком по створке ворот. Всего один раз – он не собирался устраивать здесь скандал и этого раза вполне хватило, чтобы остыть, да и кулаки у него были, мягко говоря, не казённые. Звук получился громким – этого обязательно должно было хватить, чтобы привлечь наблюдавшего за воротами стражника, по идее, находящегося где-то здесь, поблизости. Если, конечно, с ничего не изменилось с последнего раза.
Он так и не разобрал, услышал ли его кто-нибудь ещё – однако подобной демонстрации силы для Зигу вполне хватило.
– Я пойду, позову кого-нибудь из стражников – можете состязаться в остроумии с ним, если пожелаете. Не скучайте там пока без меня, ваша милость! – наглецу не было необходимости лазить за каждым словом в карман, колкости вылетали из него так же естественно, как потребность «портить воздух», объевшись самого обыкновенного горохового супа. Удивительно, что за истекшее время он ни от кого серьёзно не схлопотал – то ли знал, когда нужно было перестать задевать очередную мишень для своих острот и переключиться на её врага, то ли умел изобразить из себя такого субъекта, о которого брезговали марать руки, то ли просто умел хорошо прятаться... Несмотря на то, что самого короля он задевал сравнительно реже других, и только по пустякам, чтобы сложить у окружающих мнение о своей особе, как о не побоявшемся резать правду-матку в лицо самому королю – ну а потом, заручившись его продемонстрированной необидчивостью, ещё более безнаказанно задевать остальных, чтобы все возможные жалобщики с самого начала выставляли себя в невыгодном свете – вряд ли эту безнаказанность можно было объяснить одним лишь покровительством короля Дэрода: вряд ли Ветцер рассчитывал, что сможет постоянно находиться на глазах у Его Величества...
Под плащом становилось жарковато, поэтому принц снял его и перекинул через руку. После недолгого ожидания на той стороне ворот послышался какой-то шум, лязганье, чей-то молодой голос звонко произнёс:
– Смотри-ка, Берт! По словам шута, какой-то неизвестный расколотил в пух и прах наши ворота!
– Ну мы тоже хороши – нашли кому верить! – судя по всему, обладатель этого голоса был постарше. – Зигу изрядный трус, он даже собственной тени боится.
– Так тут что, неужели никого нет? – разочарованно проговорил молодой. – Похоже, выходит, что мы зря...
Однако что у них было зря, Руфусу так узнать и не удалось, из-за того, что в воротах открылось окошечко, которое, как и его рама, также было сделано из аплантия и представляло собой небольшую аплантиевую пластину, к которой снаружи лишь для вида были прибиты доски. Различить, где находится это окошечко, снаружи было очень трудно, когда оно было закрыто: глазу казалось, что это всего-навсего очередные стыки между досками, упрочнённые аплантием для надёжности. В окошечке появился доступный для обозрения прямоугольный участок лица одного из стражников – по всей видимости, того, кто постарше – с моргающим чёрным глазом посредине.
– Ваше Высочество? – удивлённо переспросил стражник постарше – как ни странно, Руфус его не помнил, хотя должен был бы – ведь тот его знал. – Ваше Высочество, это всего лишь формальность – могу я взглянуть на ваши документы?
Документы уже были приготовлены и примерно с полминуты стражник Берт изучал их, судя по едва различимой возне, стойко отражающий нападки интересующегося и тоже желающего посмотреть напарника – по крайней мере, этим двоим хватило ума проделывать это в полном молчании, что говорило о достаточно развитом уровне дисциплины их обоих – потом протянул обратно и ворота со скрипом отворились.

Внутри двора, от ворот и по дороге к замку.

После недолгого разговора, в ходе которого было решено, что поскольку принц бывал здесь, он сам найдёт дорогу в гостиную (хотя на всякий случай ему ещё раз объяснили, как туда пройти), молодой страж отведёт Цимбала в королевскую конюшню, ну а Берт, как всегда, остаётся дежурить на воротах. Вороной попытался было воспротивиться, что его ведут куда-то незнакомые люди, однако применённая политика «кнута и пряника» сработала и на этот раз, и принц направился по вымощенной светло-серым камнем дороге к замку. «Значит, до самого замка прямо и никуда не сворачивая?.. – вспомнил он услышанные им недавно советы, и этот из них выглядел самым дежурным из дежурных. – Неужели найдётся кто-то, кто и сам не сможет это сообразить?»
Однако ирония здесь вряд ли была уместна: всякая казавшаяся странной инструкция наверняка была принята после того, как кто-либо попал в историю, попытавшись её нарушить...
Так, дискутируя сам с собой, он, наконец, добрался и до самого замка.

==> Парадный холл

Перед воротами.

Хорошо иметь дом неподалеку от дворца! Гельмут жил и работал в паре кварталов от замка его величества и не упускал возможности прогуляться до него пешком, случись испросить аудиенцию или быть вызванным для беседы - большей частью это касалось военных нововведений или иных научных новшеств, проекты которых Гельмут исправно отсылал в нужные инстанции. Некоторые из них было приказано продолжать разрабатывать втайне, некоторые - отложить как финансово убыточные или чересчур негуманные. Ученый не расстраивался. Если что-то достойно воплощения - оно будет воплощено, так или иначе. К тому же он имел право проводить испытания любых своих разработок в полевых условиях, в специально оговоренных местах и обстоятельствах. А то, что кое-кто считает, будто научная мысль может быть ограничена - говорит единственно о том, что этот кое-кто - не ученый и понять ученого в полной мере не в состоянии. Лучше уж пусть клинок будет наточен и смазан, и лежать в сундуке - нежели при нужде окажется, что его и выковывать-то не стали! Хотя о некоторых экспериментах не знал никто. На животных-то со скрипом выдали разрешение…
Мысли Гельмута переключились на другую тему, пока сапоги бодро стучали по мостовой Тэндории, приближая его к воротам замка, а синий плащ развевался от стремительного движения. Он снова работал над совершенно особым проектом, который вошел бы в полную силу, стань ему доступны магические знания или их носители! Вот бы принц Руфус оказался здесь! Гельмут мечтал о личной встрече с его высочеством. Его уже давно занимали мысли о грядущих политических переменах в жизни двух государств и он жадно собирал всю доступную информацию через сеть своих осведомителей-прогрессистов. Он знал, что подобные ходы никогда не бывают вполне успешными – уж слишком много ниточек чужих интересов собирается задеть его величество. Но вот полностью прояснить ситуацию, дать возможность взглянуть на картину мнений и позволить сделать прогноз на будущее – мог только Руфус. К тому же, его высочество тоже не в восторге от реформистских идей отца, а, значит, у него с Гельмутом есть точки соприкосновения интересов. Да и, если откровенно, принц нравился Гельмуту как человек, несмотря на, возможно, излишнюю негибкость в вопросах морали и чести. По крайней мере, он по-настоящему думал о стране – и с ним Гельмут жаждал увидеться долгое время. К сожалению, это никак не удавалось - работа поглощала все свободное время Гельмута.
Но пока во дворец Гельмут шел с другой целью - с очередным докладом по своим разработкам новых горючих смесей. С бумагами не было проблем – зная о том, что визит может быть неожиданным, пропускные документы просто продлялись подписью начальника стражи замка, а раз в три месяца – выписывались новые.
Сумка Гельмута качнулась, и ремень чуть сильнее впился в плечо. Ученый дернул уголком губ – боль не упустила случая пройтись волной по всему телу, заставив сердце замереть на мгновение. Последние несколько дней он непрерывно работал над новой моделью пружинно-поршневого механизма, который открывал широкие возможности для применения, мало спал, и забывал должным образом заботиться о своих ранах. А уж они отвечали ему тем же. Тем не менее, Гельмут даже не сбился с шага. Такие случаи были нормой – и он научился переносить и не замечать и куда более сильную боль.
Ворота выросли перед погруженным в себя ученым внезапно, так что он остановился и тряхнул головой.
Пройдя на крыльцо, он постучал металлическим кольцом несколько раз, оглядывая ворота, в сотый раз опытным взглядом техника ощупывая их конструкцию, сильные и слабые стороны, мысленно смакуя слово «аплантий»…
За воротами послышалась возня, негромкие голоса, а, затем обзорное окошечко распахнулось, заставив Гельмута ощутить на себе колючий взгляд стражника.
- …Мастер придворный техник… - слова как-то мертво выпали из стражника, словно с трудом пробивая путь наружу, а его глаз дернулся, - Ваши бумаги, пожалуйста.
Гельмут молча, с приятной улыбкой, щелкнул застежкой сумки и через несколько секунд бумаги предстали Колючему Глазу. Ученый не придавал значения отношению стражников, зная, что про него ходят разные слухи – в том числе и не совсем удобоваримые. Впрочем, его устраивало и то, что его, скорее, боятся или уважают больше, чем недолюбливают.
- Все в порядке, - стражник обращался к кому-то за воротами, после чего створки, неохотно скрипнув, позволили фон Херцогу пройти на территорию замка, провожаемому теми же взглядами, какими его встречали.

На территории замка.

Никто не стал объяснять ему, куда идти или посылать с ученым сопровождающего – его хорошо знали здесь. Может, даже слишком хорошо.
Прямая дорожка вела Гельмута к замку, и он уверенно зашагал по ней, думая о том, как же принц воспримет его появление – и не у отца ли он сейчас? Во дворце ученый находиться подолгу не любил. Ремень, словно в подтверждение его слов снова врезался в плечо.
- …, прости меня Единый, - одними губами выругался Гельмут.

==> Парадный холл

На территории замка. Возле конюшен.

Около конюшен его встретил неприветливый взгляд одного из конюхов, сопровождавшийся тут же стихшим при его появлении бурчанием – и как же это, твою раску, мол, люди только управляются с подобными ему бешенными дьяволами на четырёх копытах? И без слов было ясно, что тут произошло. Вчера дежурил Мэдсон, если и не сильно ладивший с конём, но, во всяком случае, оба имели достаточно ума, чтобы не вступать между собой в конфликты. Петерс же и жеребец непонятно по какой причине почему-то сразу невзлюбили друг друга: Петерс явно опасался его – а лошади почему-то сразу чувствуют, когда их боятся или недолюбливают, и платят им той же монетой, а в таком случае, как Цимбал, даже возвращают с процентами.
«Знать бы, что так получится, заглянул бы сюда с утра… вместо того, чтобы прохлаждаться в беседках со знакомыми барышнями…»
Увы, он не так часто бывал при дворе, а потому крайне редко отягощал свой ум такими вещами, как расписание дежурств у конюхов. Пришлось срочно успокаивать свою совесть... успокаивать где-то аданов на тридцать – в принципе, он мог бы этого не делать, однако даже особы королевской крови имеют право на импульсивные поступки и побуждения. В то же самое время Цимбал... Цимбал, казалось, понимал, что происходит... понимал и не одобрял его, недовольно косился взглядом на Петерса, сжимающего в кулаке неожиданно брошенные ему монеты, переступал с ноги на ногу, беспокойно оглядываясь, пока Руфус вёл его по направлению к выходу за дворцовую территорию.
Обратно их выпустили без особых проблем, даже бодро откозыряли на прощание.

==> Купол – университет. Вход в Купол.