Комната принца Руфуса. В сумерках. Возле стола.

Вошедши в комнату, он устало опустился на стул, облокотился об стол и обхватил руками голову, пытаясь сосредоточиться и понять, как же все обстояло на самом деле, копаясь в воспоминаниях, медленно и тщательно, словно монах чётки, перебирая и анализируя их, как будто пытаясь понять, что же он упустил.
Да, сегодня ему удалось поговорить с дядей о судьбах Тэлойи, и – хвала Единому! – оказалось, что во многом его опасения были совершенно напрасными: дядя вовсе не собирался отдавать Тэлойю на откуп южному соседу, не вбил себе в голову какой-либо каприз, а, напротив, действовал на редкость мудро и предусмотрительно, и те несколько минут, в ходе которых принц чувствовал, в какой мере он не владеет информацией, вполне стоили той информации, которая была им получена в ходе беседы.
Потом они вспомнили про Гельмута, который появился в тот же самый момент, извинился за опоздание и начал докладывать о своих разработках.
Докладывал он долго, и некоторые из его идей показались Руфусу фантастическими, о некоторых он никогда до этого не задумывался... а очнулся ото всего этого лишь тогда, когда король величественным жестом прервал ученого и пригласил всех ужинать, а на осторожный вопрос Его Высочества, какие действия собирается предпринять Его Величество в связи с отсутствием вестей от отправившейся к жениху Тэлийской принцессы нетерпеливо отмахнулся – мол, всё потом, всё завтра...
Ну, завтра так завтра... А посему, видя, что сегодня дядя больше не в настроении разговаривать (либо устал, либо находится под противоречивым впечатлением от доклада, либо его и в самом деле не на шутку обеспокоило отсутствие письма от своей дочери, просто он не хочет это признать), принц решил проявить благоразумие, не наступать на любимую мозоль и от дальнейших вопросов воздержался.
И, заскочив по дороге взять книги о затронутым фон Херцогом процессах и явлениях (сам Гельмут выглядел довольно бледным и сразу же после ужина куда-то скрылся, сославшись на нездоровье), Руфус отправился в свою комнату, дабы почитать на досуге... Раз уж всё равно приходится ждать...
«Да, кстати, книги!.. Где же они?..»
Он хлопнул себя по коленям, лихорадочно пощупал на соседнем стуле и, наконец, обнаружил их ну уже совершенно под рукой, на столе. Установил и закрепил в подставке лежащий на подоконнике, накопивший за день свет и уже начинающий полегонечку светиться кристалл, ибо начинало смеркаться, раскрыл книгу, попробовал читать, затем поморщился, вынул из подставки кристалл и положил его на стол, после чего достал из матерчатого мешочка вмиг полыхнувший ярким светом другой, установил его и с большим интересом, позабыв на эти несколько часов обо всём остальном, принялся за самообразование.
Он даже не вспомнил, где в этот момент валяется его плащ.

Комната принца Руфуса. Поздний вечер. Отход ко сну.

Наконец усталость всё же дала о себе знать. С большой неохотой, но он всё же оторвался от книг, прошел в ванную, умылся и произвёл все остальные необходимые процедуры, возвратился в комнату, разделся, свесил всю одежду на спинку стула, потёр кулаками глаза, сел на кровать, зевнул – потом встал, вынул из подставки светящийся кристалл и положил его обратно в мешочек, в ощутимо померкшем свете ухватил и, не дожидаясь, пока и этот погаснет, прикрыл попавшейся под руку какой-то вещью другой кристалл, ну а потом снова вернулся на кровать и на этот раз уже отошел ко сну окончательно.
Безо всяких проволочек... Без сновидений...
Хотя нет, кажется, что-то ему всё-таки снилось. Что-то из области наук. То ли из области доклада, то ли из области того, что он читал после доклада.
Хотя – хоть убей, Руфус всё равно не смог бы этого вспомнить.
Хорошо ещё, что он был уверен, что это был совершенно обычный сон, не несущий в себе ничего важного.
Меньше поводов для беспокойства, по крайней мере.

Комната принца Руфуса.

«Ну и каковы же ваши шансы подольше поспать тем утром, когда никуда не нужно идти, Ваше Высочество – ибо вчера вы очень мудро соизволили заночевать как раз в том здании, которое и является местом вашего назначения, а торопиться к дяде на свидание ранним утром по всем нормам этикета отнюдь не требуется... да и не пропустят они меня туда...»
Шансов, как оказалось, практически никаких. А вот на то, чтобы что-нибудь разбудило, шансы оказались вполне приличные – и светлый прямоугольник на стене возле кровати вполне наглядно подтверждал это.
Задаваясь этим вопросом, он сел на постели, потом шагнул к окну и распахнул его, впуская в комнату еще по-утреннему свежий и прохладный воздух, вслушиваясь в доносившиеся снизу едва различимые звуки – вне всякого сомнения, вынужденные, а не умышленные. Некоторые из обитателей дворца были вынуждены просыпаться очень рано, чтобы обеспечивать его нормальную жизнедеятельность.
Поднимая со стола непонятно как оказавшуюся там рубашку, он с некоторым удивлением обнаружил под ней мирно почивающий световой кристалл, совсем уже разрядившийся за ночь, потом вспомнил, как тот под ней оказался, и переложил его поближе к окну – вдруг понадобится. Рубашка же отправилась на свое законное место – на спинку стула.

Комната принца Руфуса. Ванная.

Утреннее омовение прошло успешно и, кстати, оказалось более приятным, чем аналогичное в доме – из-за того, что вода была здесь немного теплее. «Э-э, да ты тут очень скоро неженкой станешь, Руфус...» – добродушно пошутил он, несколько минут постояв, жмурясь от наслаждения, под льющимися из небольшого округлого устройства сверху теплыми струями.
«Постоял, и всё. Теперь хватит. Нечего бездельничать». Наступила теперь пора браться и за полотенце.

Комната принца Руфуса.

В комнате теперь оказалось очень прохладно, словно по контрасту. Стиснув зубы и упорно борясь с ощущением так называемых мурашек на коже и порожденным ими желанием вернуться обратно в несравненно более теплую и комфортную ванную комнату, он пробился к окну, затворил его – и вот только теперь понял, что было несколько опрометчиво приступать к помывке, распахнув окно, как будто бы приглашая в гости всех окрестных и приезжих сквозняков. Впрочем, оставалось только надеяться, что зимой ему просто не пришло бы в голову совершить что-либо наподобие сегодняшнего.
Когда он одевался, в его голову, словно исподволь, закралось какое-то неопределенное ощущение. Как будто здесь чего-то недоставало. Пошарив под стулом, он нащупал и натянул сапоги, с некоторым неудовлетворением подумав, что если уж оставаться в городе, то пришла пора переходить на более практичную и удобную летнюю обувь, а несколько тяжеловатые и душноватые сапоги оставить до более подходящего случая. Ощущение отступило, но не исчезало.
Поломав в течение некоторого очень короткого промежутка времени голову и посчитав, что вернется к этому, как только ощущение станет более определенным, он нацепил меч и решил, что скоротает время до того, как понадобится дяде, в тренировочном зале. Расслабляться не следовало – стоило чуть только начать потакать слабостям своего тела – и вот ты уже не воин, а малоподвижный и расплывающийся при ходьбе марципан на ножках.
Слегка посмеиваясь, на этой весёлой ноте он вышел из комнаты. Настроение было бодрое, душа пела, он чувствовал, что готов свернуть гору – не просто так, а ради своей родины и своего короля, разумеется... и этому не мешало даже то ощущение, как будто что-то у него находится не на своем законном месте, где и должно было находиться.
Главное, что меч при нём – остальное не в счёт.

Обратно он воротился через час-полтора, уже порядком уставшим и, надо сразу признать, довольно раздосадованным – большей частью на самого себя, что недооценил своего противника, однако и на супостата недовольства тоже перепало. Подумать только! Этот... расфуфыренный попугай Матье на деле оказался не так уж прост, каким показался ему при первой встрече, и лишь только полностью собравшись, приложив ради достижения победы все усилия, ему сначала удалось сравнять счет, и уж потом немного вырваться вперёд по количеству уколов – для убедительной победы сил уже не хватало. И только поэтому он был вынужден согласиться на предложенную церемониймейстером ничью... и ещё большее раздражение вызывало, что Матье при этом держался с несколько более лучшими манерами, чем Его Высочество.
Что он на самом деле чувствовал – трудно было сказать. Вполне возможно, что то же самое, что и принц.
Однако прицепиться было не к чему: маленькое, вполне невинное замечание о том, что дикари изо дня в день ходят в одной и той же одежде, разумеется, было не в счёт. «Кто более виноват: высказавший какую-то мысль или же обидевшийся, приняв это за камешек в свою сторону?..
Что делают с обиженными – это все знают. Вот-вот!..
Да твою же раску!..»
И, будто желая кому-то что-то доказать, он остановился возле плательного шкафа, пошарил внутри и вытащил на солнечный свет вполне прилично выглядевшую темно-серую батистовую рубашку, с блестящими металлическими пуговицами и жестко накрахмаленными белыми кружевами на воротнике и на манжетах. Рубашка ему была хорошо знакома – только вот до этой минуты он никак не мог вспомнить, где оставил её, почему-то думал, что у Марион.
Рядом же нашлась и запасная пара черных штанов, а вот камзол, к сожалению, пришлось оставить тот же – но так как принц снимал его перед тренировкой, оставалось надеяться, что он пока ещё находится в довольно сносном состоянии.
«Так что теперь пора в душ – смыть с себя пот, плохое настроение и усталость, затем переодеваться... чёрт! чуть не забыл побриться! – и вот уже совсем не стыдно будет предстать перед дядюшкой. Да, и перекусить тоже чего-то не помешает...»
Он захватил книги, с твердым намерением возвратить их обратно на место, затолкал грязную одежду туда, где до неё наверняка могла добраться прислуга, и, насвистывая какой-то весёленький боевой мотивчик, вышел из комнаты.

==> Малая гостиная