В прихожей.

Амброзий сделал несколько осторожных шагов, с любопытством глядя по сторонам. Вопреки его ожиданиям, обстановка не производила впечатления о зажиточности своих хозяев; ну, что ж, может быть, дальше будет лучше. Единственной, на его взгляд, стоящей вещью здесь была лампа из разноцветного стекла под потолком, в красивом кованом обрамлении; она озаряла прихожую мягким радужным светом, хотя, в общем-то, особой надобности в этом не было, - снаружи, несмотря на уже довольно поздний час, было еще совсем светло, и не похоже, что стемнеет в ближайшее время. Как объяснил по дороге Олиус, так было потому, что в Сфирии в это время года царят белые ночи.
Пока он разглядывал лампу, у входа послышался шум бурной встречи и восторженные возгласы на сфирийском.
- Муша, познакомься, это Амброзий, он поживет у нас некоторое время, - произнес Алье за спиной, и Крейн медленно обернулся. – Амброзий, это Муша, моя дочь.
Крейн столь же медленно опустил взгляд вниз, и вся его бесчеловечная натура подверглась самому серьезному испытанию на прочность за те годы, что он расстался со своей первой любовью. На него взирали два сияющих светло-голубых, словно летнее небо, и чистых, как воды горного родника, глаза, - в них можно было утонуть, в них можно было раствориться; лишь только справившись с их магией, можно было разглядеть, наконец, и их владелицу – худенькую девочку лет десяти-одиннадцати, с острым личиком и белоснежными, как облака, коротко остриженными волосами. Амброзий, чувствуя, как внутри него что-то готово сломаться, натянул на физиономию кривую ухмылку, обнажающую клыки.
- Привет, малявка, – грубовато сказал он, желая защититься сам не зная от чего.
Девчонка стояла перед ним и разглядывала его, сунув палец в рот, но ухмылка, вопреки ожиданиям вампира, не произвела то впечатление, на которое он рассчитывал. Малявка заверещала от восторга «Ой, какие зубы! Зубы!», с неожиданной грацией прошлась колесом вокруг Амброзия и, сопровождаемая хохотом Олиуса, выделывая всяческие акробатические трюки, умчалась вглубь дома.
Амброзий, заломив бровь, с легкой оторопью уставился на спутника, не зная, злиться ему или еще не надо.
- Не обижайся, сынок, но похоже, ты ей очень понравился, - все еще посмеиваясь, сказал Алье. – Поэтому она так реагирует. Ну, надеюсь, вы еще и подружитесь. А теперь идем, я покажу твою комнату.

Прихожая, лестница, холл мансарды.

«Сынок! Да пусть он хоть на тысячу лет меня старше, не позволю так к себе обращаться. Я ж ему не сородич-исфири! А по меркам людей я уже давно никакой не сынок,» – мысленно возмущался Амброзий, пока сфириец вел его под дому, однако вслух своих возмущений почему-то так и не высказал. Да в общем-то, и не возмущения это были, а так, усталое ворчание. Вдвоем они поднялись по лестнице до самого верха, в мансарду, как определил Крейн; там Олиус указал на дверь слева и распахнул ее.

Мансарда, жилая комната (вход слева от лестницы).

Взору Амброзия предстала большая и светлая комната: в ней имелась широкая кровать, шкаф, стеллажи, полные книг, зеркало в рост, письменный стол; стены украшали большая карта Сфирии и изображения различных воздушных кораблей, каковых Амброзий уже успел немало повидать по пути в комнату, а на самом письменном столе, к немалому удивлению и восторгу вампира, стояли маленькие модели некоторых из них. Противоположную двери стену занимало огромное окно, открывавшее вид на сад, таинственно темневший в сумрачном свете белой ночи.
- Нравится? – спросил Олиус, и вампиру показалось, будто в голосе сфирийца прозвучало какое-то напряжение.
- Неплохо, – отозвался Амброзий, лишь слегка покривив душой; о кабинете, в чем-то подобном этой комнате, он мечтал давным-давно, когда ухаживал за Лилией; да, наверное, он мечтал о таком доме, в котором они будут жить вместе, и может быть, даже о такой дочери, как Муша… к горлу подкатил комок, и Крейн постарался скрыть душевные терзания болезненной гримасой, для достоверности схватившись за левое плечо.
- Ох, тебе же надо сделать перевязку! – спохватился Алье, но тем не менее, судя по интонации, он был искренне обрадован реакцией своего гостя на предложенные апартаменты.

Первый этаж, ванная.

Для перевязки сфириец сопроводил Амброзия в ванную. Там, словно бы получив заранее мысленный приказ, уже сидела Муша с ведром теплой воды, чистыми тряпицами и бинтами наготове. Амброзий немного помедлил, вопросительно поглядывая на Олиуса, однако не похоже было, чтобы тот собирался удалить дочь на время перевязки. Тяжко вздохнув, Крейн бросил плащ на край большой медной ванны и принялся стягивать с себя рубаху, отмахнувшись от попытки сфирийца помочь, - ему надо было привыкнуть обходиться без одной руки. Наконец, рубаха упала поверх плаща; Амброзий одарил Олиуса осуждающим взглядом, - по его мнению, не стоило девчонке наблюдать то нелицеприятное зрелище, каким являлся его испещренный шрамами и рубцами, изуродованный торс. Впрочем, Алье, похоже, его взгляда не заметил, а девчонка, к огромному удивлению, даже не моргнула, напротив, чуть склонила голову набок и оценивающе прищурилась, словно заправский лекарь. Оскорблено поджав губы, - ну, не радовало его то, что все реагировали на него не так, как он ожидал, - Амброзий уселся на предложенный табурет, и сфирийцы в четыре руки занялись его ранами. За время процедуры они не раз обменивались между собой репликами на своем языке, Крейн же угрюмо молчал, чувствуя себя тренировочным манекеном, впрочем, следовало отдать исфири должное, - он ни разу не почувствовал боли. Спустя примерно полчаса на все его раны была нанесена странно пахнущую мазь, баночку с которой Алье извлек все из той же сумки, которую ему выдали в госпитале; остаток левой руки был заново аккуратно перевязан, также, как и рана от охотничьего болта в правой. В конце Амброзий попробовал было запротестовать, когда Муша взялась заплетать его волосы в косу, но девчонка с неожиданной строгостью цыкнула на него, так, что Крейн невольно подчинился, оставшись в полном недоумении. Он взглянул было на Олиуса, ища поддержки, но тот только с улыбкой развел руками.

Первый этаж, кухня.

Наконец, покончив с процедурами, его препроводили на кухню. Там Олиус взялся за приготовление ужина; Муша крутилась рядом, помогала, смеялась, переговаривалась с отцом, изредка бросала озорные взгляды на Крейна, но к нему не обратилась ни разу, хотя Амброзий уже убедился, что общий язык она знает вполне сносно. Ну и ладно. Амброзий с мрачным видом сидел в углу, у небольшого столика. Отношение сфирийцев ему не нравилось, рядом с ними он и впрямь чувствовал себя каким-то юнцом, мальчишкой, попавшемся на краже яблок из соседнего сада, крепко получившем от сторожа и теперь отсиживающимся у себя дома. С другой стороны, хотелось отбросить, наконец, гордыню, расслабиться, положиться на них, позволить залечить все свои раны, но это казалось чем-то призрачным, чем-то вроде несбыточных мечтаний, и Крейн не был бы самим собой, если бы позволил себе такую роскошь. Хотя искушение было велико, и всякий раз, как перед его глазами мелькала весело щебечущая Муша, хотелось поддаться ему все сильнее и сильнее.
Положение спас появившийся на столе ужин. Амброзий только сейчас почувствовал, насколько голоден, и волком набросился на еду, правда, перед этим пришлось принять порцию очередного лекарства, приготовленную Олиусом. Крейн искренне надеялся, что после этого снадобья съеденное не попросится наружу. Впрочем, за едой мысли эти отошли на второй план, а потом и вовсе исчезли. Только когда все тарелки, кастрюли, миски и плошки опустели, а сфирийцы с беспокойством стали поглядывать друг на друга, опасаясь, что не смогут накормить такого на редкость прожорливого гостя, Амброзий, едва не засыпая, отвалился от стола. Олиус с явным облегчением проводил его наверх и даже пожелал спокойной ночи.

Мансарда, жилая комната (вход слева от лестницы).

Дверь тихо закрылась за сфирийцем. Амброзий постоял минутку, зевая и почесывая сытое брюхо, а потом поплелся к кровати, тихо радуясь тому, что раздевание на этот раз проблем особых не доставит: после перевязки ему позволили не одевать рубаху, поскольку в доме было тепло, а просто набросили на плечи полотенце. В какой-то момент он думал о том, чтобы и вовсе не раздеваться, а завалиться спать в чем есть, ну, разве что башмаки снять, но тут к огромному своему недоумению обнаружил на кровати аккуратно свернутый комплект белья. Крейн устало присел рядом. Вот это ему уже было совсем непонятно. То есть отчасти он сообразил, что для цивилизованных, так сказать, граждан это в порядке вещей, но ему, привыкшему спать где придется, частенько носившему одежку с чужого плеча, было совершенно невдомек, какой смысл в том, чтобы иметь столько разных предметов гардероба да на все случаи жизни. Более того, даже чистоплотность для Крейна была скорее случайностью, - попал под дождь или в бочку освежиться по пьяни окунули, - чем необходимостью или, не приведи Единый, следствием воспитания. Немного поразмыслив над всем этим и не найдя таким излишествам рационального объяснения, Амброзий, уже поддавшийся благодушному настроению после ужина, решил все-таки снизойти. Правда, решимости его хватило ровно на то, чтобы кое-как натянуть трусы; намучившись с ними, он махнул на все рукой, забрался под одеяло и прикрыл глаза. За приоткрытым окном тихо шумел сад; убаюкивающее стрекотали сверчки и цикады. Уже засыпая, Амброзий спохватился, хотел подумать о чем-то важном, но мысль ловко ускользнула от него, как юркая стрекоза, и сон принял его сознание в свои мягкие объятья.

Мансарда, жилая комната (вход слева от лестницы).

Пробуждение вышло настолько внезапным, что удивительно, как Амброзий после него не сделался заикой. Вот он спокойно спал, тихо и мирно, ни о чем не подозревая, а в следующий миг на него обрушилось нечто, с шумом вышибив воздух из легких. Крейн не подскочил с испуганным воплем только потому, что, едва распахнув глаза, столкнулся нос к носу с Мушей: негодная девчонка сидела на коленях на его груди и внимательно изучала его лицо.
- хт… фт… Дурочка! – издав несколько междометий, выпалил, наконец, Амброзий, с трудом отыскав в своем словарном запасе словечко помягче. – Нельзя же так! Я чуть язык не проглотил!
- Не вертись, - сказала маленькая сфирийка, сосредоточенно осматривая его подбородок. Крейн, все еще чувствуя, как бешено колотится сердце, возвел глаза к потолку, призывая на помощь все свое терпение.
- Вставай-вставай скорее! – неожиданно воскликнула исфири, видимо, довольная результатом осмотра. – Папенька сказал, тебе надо помыться и еще раз сменить повязку! А еще поесть! А мне надо за тобой проследить! Так что давай живо-живо! Сегодня праздник, будет парад и гонки, я не хочу пропустить их из-за тебя, нет-нет, совсем не хочу!
Амброзий не успел опомниться, как девчонка подскочила, использовав его грудь в качестве трамплина, сделав сальто в воздухе, приземлилась на пол, схватила его за руку и попыталась стащить с кровати.
- Вставай-вставай-вставай-вставай!
- Да встаю я, встаю! – рявкнул Амброзий, понимая, что устоять перед таким напором совершенно невозможно. Однако, не являться же перед девчонкой в полуголом виде.
- Ты это… иди, займись чем-нибудь. Я приду на кухню, когда буду готов, – уже спокойнее произнес он, натягивая одеяло до самого носа.
Муша захихикала, но тут же постаралась сделать строгое лицо.
- Нет, Розик, позовешь меня, когда вымоешься! Надо перебинтовать тебя заново!
С этими словами она упорхнула за дверь. Амброзий тихо вздохнул. Казалось, будто по комнате пронесся ураган. Ну что же, придется подчиниться, если он не хочет еще одного буйства стихий, тем более, что и сна уже не было ни в одном глазу. Он внимательно прислушался к посторонним звукам, опасаясь, как бы девчонка не ворвалась в комнату в самый неподходящий момент, и выполз из-под одеяла. Несколько минут ушло на то, чтобы справиться со штанами. Наконец, Амброзий проковылял к зеркалу и остановился перед ним. Зрелище его глазам предстало убогое, - про таких еще говорят: краше в гроб кладут. Впрочем, следовало отдать должное интенсивному лечению, да и познаниям исфири в искусстве врачевания тоже: большинство царапин и ссадин затянулись, рубец под подбородком превратился в свежий шрам… что ж, наверное, и остальные раны, скрытые сейчас бинтами, в неплохом состоянии. По крайней мере, он ощущал нестерпимый подкожный зуд заштопанной культи, а это значило, что плоть интенсивно заживает. Может быть, купание и не повредит. Хотя, Крейн никогда не был любителем водных процедур, кроме разве что… он ощупал подбородок так, будто видимой в зеркале темной щетины было недостаточно, чтобы убедиться в ее существовании, и скривил губы. Что ж, вот это точно надо поскорее исправить. Случаи, когда он запускал себя до такого состояния, можно было пересчитать по пальцам одной руки.
Одной руки. Ха-ха. И почему среди устойчивых выражений так много именно об одной руке?
Прихватив полотенце, Амброзий отправился вниз.

Первый этаж, ванная.

Муша все-таки умудрилась пролезть следом, не дав закрыть дверь, помогла избавиться от бинтов и несколько минут дотошно объясняла, как пользоваться ванной, так, что Крейн в конце концов почувствовал себя необразованным дикарем и едва не вспылил. С большим трудом ему удалось выставить девчонку за дверь, и еще больше усилий потратить на то, чтобы помыться как следует, - вот уже действительно, здоровому тяжело вообразить, насколько это трудно – обходиться одной рукой. С равным временным промежутком из-за двери раздавался голосок сфирийки «Может, помочь?», вынуждая огрызаться, - мало того, что и так трудно, еще она тут, назойливая, как муха! Впрочем, стоило ему только наспех обтереться, как атака на дверь возобновилась, и Крейну не оставалось ничего другого, кроме как, наскоро обмотавшись полотенцем, впустить девчонку, - похоже, неведомый праздник действительно был для нее очень важен, раз сфирийка так спешила управиться со всеми делами. Она притащила все необходимое для перевязки и принялась за дело.
- Папенька говорит, вы дрались с настоящими пиратами! – пищала Муша, аккуратно перебинтовывая культю. Амброзий внимательно смотрел, как один на другой накладываются витки бинта. – А я вот, когда вырасту, хочу пойти в пираты! Это так круто!
Крейн невольно улыбнулся. Да, наверное, со стороны это так и выглядит. Свобода, романтика, никаких обязательств, никакой ответственности. И ежечасный риск, хождение по лезвию клинка, между жизнью и смертью… Надо быть немного сумасшедшим, чтобы находить в этом какую-то прелесть. С другой стороны, глядя на эту девчонку, как-то не верилось, что в таком же возрасте на его счету уже было несколько человеческих жизней. Да… конечно, Мириам Крейн была лучшей матерью на свете, но у него никогда не было настоящего детства. Странно, не так ли? Даже у хищников есть период, когда детеныши беззаботно играют, питаются только материнским молоком и кажутся такими милыми и безобидными. Наверняка все было бы по-другому, если бы он шагнул на преступную дорожку, будучи уже взрослым. А может, и не шагнул бы никогда, если бы вырос в нормальной семье?
Наконец, перевязка была окончена. Амброзий, бросив косой взгляд на свое отражение в маленьком зеркале, висевшем в ванной, раскрыл было рот, собираясь попросить принадлежности для бритья, однако Муша уже протягивала их; Крейн взял инструмент и проводил девчонку подозрительным взглядом – уж не читает ли она и вправду мысли?
Спустя четверть часа Крейн вывалился из ванной, чувствуя себя как никогда в прекрасном настроении. Он позвал девочку, и та откликнулась откуда-то сверху, видимо, из той комнаты, которую предоставили ему. Поплотнее обмотав полотенце, - старая одежка куда-то исчезла, видимо, сфирийка утащила ее втихаря, пока он брился и не уследил, - Амброзий поковылял наверх.

Лестница.

Проходя по лестнице, Крейн вдруг остановился на площадке между вторым этажом и мансардой. Сначала ему показалось, будто он смотрит в зеркало, и тут же вампир подумал – зачем вешать зеркало в таком месте? Он присмотрелся получше, и наваждение исчезло – это был просто портрет молодого исфири, наверное, кто-то из семьи Алье или их родственников – их портретов было полно по всему дому, похоже, здесь много внимания уделяли родословной. Амброзий подозрительно прищурился. Надо быть совсем слепым или очень пьяным, чтобы увидеть сходство с собой. И все-таки… нет, это была всего лишь игра теней, падавших на стену от ветвей дерева, росшего за окном. Амброзий помотал головой и поспешил дальше.

Мансарда, жилая комната (вход слева от лестницы).

Не успел Крейн войти в комнату, как маленькая сфирийка обрушилась на него со всей своей неистовостью.
- Торопись-торопись-торопись-одевайся-скорее-а-то-опоздаем! – Муша заскакала вокруг него с такой скоростью, что Амброзий почувствовал легкое головокружение. – Вечно-вы-мальчишки-по-полдня-возитесь!
- Лет-то тебе сколько, малявка? – возмутился вампир.
- Де-есять!
- Так чего ж ты меня мальчишкой обзываешь?! – не сдержавшись, рявкнул Крейн. – Меня, взрослого человека! Мне уже тридцать, и для тебя я дядя Амброзий!
- Ой-ой-ой, подумаешь, всего в три раза старше! – сфирийка перестала прыгать на кровати и, подбоченясь, показала язык. – Вот будет тебе сто лет, тогда и будешь дя-ядей! Одевайся лучше! Оде-оде-одевайся!
Сфирийка прыгнула на письменный стол; в Крейна одна за другой полетели вещи, до того сложенные там стопочкой: нижнее белье, чулки, штаны, великолепная блуза; от ремня Амброзий увернуться не успел и получил увесистой пряжкой по лбу.
- Ах ты ж… мелкая дрянь!… – вампир попытался словить девчонку, метнувшуюся к выходу, да куда ему было, с одной-то рукой; Муша легко ускользнула и с возгласом «Я жду внизу-у!» скрылась за дверью. Амброзий постоял немного, прислушиваясь к удалявшемуся вниз по лестнице пению, снял со шкафа повисшие на приоткрывшейся дверце штаны, собрал остальные вещи и обессилено опустился на кровать. Сумасшедший дом, подумалось ему, да здесь и дня спокойно прожить нельзя. Нет, как только он сможет обходиться без перевязок, сразу же уберется отсюда куда подальше.

Первый этаж, кухня.

Сунувшись на кухню, как ему казалось, при полном параде, Амброзий едва успел поймать гребешок, брошенный в него с обиженным воплем «А причесаться?!» Вампир на минуту потерял дар речи от охватившего его возмущения, а когда смог говорить, еще не меньше пяти потратил на пререкания с несносной девчонкой, но все равно проиграл и был вынужден сдаться на милость победительницы; та, распевая, принялась распутывать его космы, пока Амброзий сидел, страдальчески пялясь в окно кухни.
- Я и сам могу это сделать, – буркнул он, не в силах терпеть такое обращение.
- Не можешь, у тебя же нет одной ручки! – Сзади вроде как щелкнули ножницы, заставив насторожиться. – А если бы мог, они бы так не запутались!
- Ладно, ладно, только не отрежь мне ухо.
Крейн немного помолчал, а потом все-таки решил поинтересоваться.
- Чей это портрет там, на лестнице?
- Какой портрет? – снова щелкнули ножницы.
- Такой молодой сероглазый исфири, с… проклятье, что ты там делаешь?!
- Колтунчики выстригаю! А исфири этот – Ойсин, мой братик!
Позади внезапно воцарилась тишина, а потом послышался грустный вздох.
- Только его больше нет. Он убился на воздушной доске в прошлом году. Бедный Ойсин!
- Как можно убиться на этой летающей лоханке? Видел я ваши воздушные доски, это ж ерунда какая-то. Самое большее, что можно, так только поцарапаться, – удивление пересилило сочувствие настолько, что слова сорвались с языка до того, как Амброзий сообразил, что не стоит развивать такую тему.
- Балда ты, Роз! – однако, судя по беззаботной интонации, девчонку это нисколько не задело. – Ойсин ведь был крутым и летал на аксисе, понимаешь?
- Не называй меня «Роз», я – Амброзий, - буркнул Крейн; он ничего не понял, но направление разговора все-таки решил сменить. – Кстати, а где Ол… ну, отец твой?
- А ему принесли письмо, и он с самого раннего утра куда-то уехал! – Муша, наконец, появилась в его поле зрения, оглядела с ног до головы и восхищенно хлопнула в ладоши. – Ой, какой хорошенький получился, прямо хоть сейчас под венец!
Амброзий едва удержался от того, чтобы сплюнуть на пол. Под возмущенные вопли «Ой, испортишь-испортишь!» он ощупал голову, но не обнаружил ничего необычного; уши тоже были на месте.
- Рано тебе еще о таких вещах думать, – наставительно произнес Крейн, пересаживаясь, наконец, к столу.
- Семья – это важно, об этом думать никогда не рано! – парировала Муша, сметая на совок выстриженные ею особо спутанные комки волос. – У тебя вот жена есть?
- Ну… пока нету, – Амброзий уткнулся в тарелку с едой.
- Ну вот, какой же ты дядя? Пока не женился – глупый мальчишка, так маменька говорит! Глупый-глупый-глупый мальчик!
Амброзий мысленно взвыл, чувствуя, что еще немного, и из ушей повалит пар. Наверное, нечто подобное ощущает закипающий на огне чайник.
- А если дед старый с бородой ни разу не женился, что, тоже мальчик?!
- Ага! – девчонка уселась напротив него и, прежде чем начать уплетать за обе щеки завтрак, поучительно взмахнула вилкой. – Маменька говорит, значит, в голове он мальчишка! Потому что безответственный и только о себе думает!
Крейн со стоном принялся за еду. Если бы он мог, поминал бы сейчас Единого почем зря; обычно же разрядкой для него служил витиеватый поток сквернословий, однако он все-таки был не настолько опустившимся типом, чтобы не уметь сдерживаться в присутствии других, особенно дам, пусть и маленьких.
Они почти закончили с завтраком, когда Амброзий, уже порядком успокоившийся, ехидно поинтересовался:
- Ты на свой парад-то не опоздаешь, Муха?
- Нет, еще целых два часа! – ответила сфирийка, пропустив умышленно искаженное имя мимо ушей, потом оценивающе склонила головку набок. – А ты, Роз, со мной пойдешь, папенька велел с тебя глаз не спускать! Вот увидишь, там будет весело!
Амброзий отставил пустую тарелку и откинулся на спинку стула. Почему бы и не прогуляться? Все равно ему больше нечего делать, кроме как выздоравливать и набираться сил. К тому же, несмотря на несносность и прямоту, общество маленькой сфирийки ему начинало нравиться.
- Ладно, – улыбнувшись, произнес он, и Муша, взвизгнув от восторга, вихрем принялась убирать со стола.

В доме вообще.

Поскольку до выхода была еще уйма времени, Муша вызвалась рассказать о доме. Она устроила настоящую экскурсию, показала большую спальню на втором этаже, имевшую немного застоявшийся и заброшенный вид, – «Это маменьки и папеньки, тут скучно, потому что они постоянно в разъездах!» - а также две спальни поменьше, на втором же этаже, - «Это моя, а это моей сестрички Симиллы! Она тоже тут почти не живет, потому что прислуживает в королевском дворце! Фи, ну и занятие!». Комната, в которую поселили Амброзия, раньше принадлежала, что он уже начал подозревать, покойному Ойсину. Как и его теперешняя одежда, - сфирийка пояснила, что он с ее братиком почти одного роста, так, что ей пришлось исправить совсем чуть-чуть. Впрочем, открытие Крейна не расстроило, ему не впервой было носить одежду мертвеца. Удивляло другое – и как только такая маленькая девчонка все умеет и все успевает?

Мансарда, библиотека (вход справа от лестницы).

В целом в доме не водилось каких-то ценных вещей, кроме, разве что, столового серебра, однако мнение Крейна мигом переменилось, едва Муша распахнула перед ним дверь в мансарде, находящуюся напротив его комнаты. За дверью оказалась художественная студия – стол, палитры, мольберт с холстом, кучи эскизов, - которая не особо заинтересовала Амброзия, и самое главное – книги, множество книг, и все они были посвящены воздухоплаванию. Пожалуй, Крейн не чувствовал бы себя так, даже если бы забрался в королевскую сокровищницу. Завороженный, он ходил от одного стеллажа к другому, брал книгу за книгой и аккуратно листал страницы… к огромному его сожалению, все они были написаны на сфирийском языке, однако даже просмотра рисунков уже было достаточно, чтобы понять – вот где главная ценность дома Алье. Право слово, ради этого стоило остаться здесь подольше и даже выучить язык исфири.
Уже собираясь уходить, он бросил мимолетный взгляд на холст, закрепленный на мольберте. Сердце вдруг затрепетало подбитой птицей.
- Кто это? – слегка севшим голосом произнес Амброзий, осторожно касаясь холста и одновременно стараясь унять охватившую его дрожь.
- А, это Симилла рисует! – Муша неожиданно возникла рядом, с любопытством уставилась на холст. – Но у нее пока не очень хорошо получается!
- Ну, вообще-то неплохо… А кто на портрете?
- Нравится, да? – вместо ответа спросила девчонка, бросив на Крейна хитрый взгляд. – Вот пойдем на парад, я тебя с ней познакомлю!
Амброзий промолчал. С холста на него смотрела девушка-исфири лет девятнадцати; ее длинные, золотисто-пшеничные волосы развевал невидимый ветер; у нее были глаза цвета морской волны, впрочем, приглядевшись, Крейн заметил, что кисть художницы пыталась передать что-то другое – зелень и ярко-голубые искры вокруг зрачков; исфири на картине бесстрашно неслась средь облаков, стоя на чем-то, что больше всего отвечало названию «воздушная доска»; лицо девушки светилось свободой и одухотворением. Картина явно была еще очень далека от завершения, но изображенная исфири казалась Амброзию более живой и настоящей, чем он сам. Кроме того, к своему собственному удивлению, Крейн понял, что девушка привлекает его сама по себе, такая, какая есть. До недавнего времени он подсознательно или явно в женщинах всегда искал сходства со своей матерью, но теперь, когда кулон был утрачен, вампир вдруг в смятении осознал, что это для него больше не имеет никакого значения.
Муша рядом что-то возмущенно пропищала.
- А? – Крейн с трудом вынырнул из забытья.
- Я говорю, Симилла все выдумала тут! Она не летает на аксисе!
- Ну… да, наверное, – с трудом приводя мысли в порядок, произнес Амброзий.
- Ты меня не слушаешь! Симилла ужасно рисует и все выдумывает! У нее все рисунки с придумками! А она на самом деле не такая!
- Ну, мне нравится, – Амброзий с трудом оторвал взгляд от картины. – Ты говорила, что можешь меня познакомить с ней?
- Конечно! – Муша потянула его за руку, видимо, торопясь поскорее увести из библиотеки, чтобы вампир вновь не застыл перед холстом.

На лестнице.

- Так та штука и есть аксис? – спросил Крейн, когда они спускались вниз; он слегка отошел от увиденного и уже мог более-менее интересоваться чем-то другим.
- Ага! Это самый-самый настоящий аксис, вот их Симилла рисовать умеет!
Муша вдруг остановилась и озорно прищурилась.
- Ой, иди в сад, я тебе его покажу! – пискнула она и с этими словами умчалась наверх.
Амброзий недоверчиво хмыкнул и отправился, куда было велено.

В саду за домом.

Стоило ему спуститься с террасы, как откуда-то сверху раздался голос маленькой сфирийки:
- Эй, Роз, смотри скорее сюда!
Крейн обернулся на звук и обомлел: девчонка стояла на раскрашенной яркими цветами воздушной доске, точь-в-точь как исфири на картине, и самое пугающее – доска висела в двух футах над балконом, издавая подобный пчелиному гул; присмотревшись, Амброзий понял, что этот звук порождали винты, располагавшиеся в задней части приспособления, и ему немного полегчало – все-таки приятно иметь дело с чем-то более-менее привычным.
- Поберегись!
Амброзий едва успел пригнуться; Муша пронеслась над ним, заложила лихой вираж и зависла рядом.
- Вот он какой, аксис! – сказала она, высвобождая ноги из специальных ременных креплений. – Давай, залезай, попробуешь!
Крейн осторожно коснулся рукой летного приспособления и легонько стукнул пальцами: доска отозвалась едва слышным металлическим звуком. Пожалуй, теперь он без сожалений готов был взять обратно свои слова насчет того, что воздушные доски – это ерунда и глупости.
- Это не на ней, случаем, Ойсин убился?
- Нет, это моя! А его теперь без дела лежит, папаня запретил на нее становиться! Но она рабочая, и круче этой! И быстрее, и юрче! Я все равно беру ее, когда его дома нет! Ну, ты чего, боишься, что ли?
Амброзий горделиво поджал губы, заткнул пустой рукав за пояс, чтобы не болтался почем зря, и решительно полез на воздушную доску.
Час пролетел совершенно незаметно. Следуя указаниям своей юной наставницы, Крейн освоился настолько, что отважился сделать кружок по саду, медленно лавируя между деревьев. Муша бежала рядом и громко возмущалась от того, что де у него с первого разу получается лучше, чем у нее; правда, потом она радовалась, что это хорошо, потому что они смогут летать вдвоем, мол, папенька обязательно будет отпускать. Наконец, она смилостивилась и позволила спуститься на землю, что Крейн не замедлил сделать; ноги его слегка дрожали, но сказать, что ему понравилось, значило не сказать ничего: вампир был в полном восторге. Теперь уж и ему не терпелось увидеть, что могут выделывать на этих удивительных устройствах настоящие мастера воздуха.

В доме.

По возвращении в дом, - было это уже где-то около четверти двенадцатого, - их ждал сюрприз, точнее, Амброзия ждал сюрприз. Во входную дверь постучали, Муша пошла открывать и вернулась с большой коробкой, в которой оказалась пара красивых добротных туфель, какому-нибудь дворянину впору. «Подарок от папы!» - сообщила девочка, прочтя прилагавшуюся к ним записку.
Переобувался Крейн с тяжелым сердцем: закралось подозрение – уж не думает ли Олиус, что он заменит ему покойного сына? С одной стороны, это было лестно, с другой – он действительно испытывал немного благодарности, но с третьей – все это было равносильно попытке приручить вольного сокола: хищная птица добровольно останется рядом только до тех пор, пока ей будут давать свежее мясо. Ни о какой привязанности не могло быть и речи.
Пока он стоял, пытаясь разобраться в своих чувствах, примчалась сфирийка, вереща, что пора бы уже и выходить, чтобы не опоздать. Амброзий тяжко вздохнул, прекращая мысленный спор. Пропустив мимо ушей возмущенные протесты девчонки, он рукой пригладил волосы, растрепавшиеся во время воздушных маневров в саду, и самостоятельно кое-как управился с завязками плаща, - несмотря на теплую, даже жаркую погоду, Крейн не мог себе представить, как теперь ходить по улицам: ему казалось, что все только и будут делать, что пялиться на него и то, что осталось от руки, будут показывать пальцами и шушукаться за спиной. Теперь он немного лучше понимал себя, понимал, почему его так смущает процедура перевязки, - не потому, что его, прожженного негодяя и головореза, вдруг взволновали чувства маленькой девочки, которой приходится видеть изуродованную плоть, а потому, что ему самому было невыносимо видеть, чувствовать несуществующую руку, чувствовать болезненный зуд, кольцом охватывающий левое плечо, не прекращающийся ни на минуту, несмотря на неведомые лекарства исфири, - и потому, что все это заставляло помнить об утрате этого дурацкого - да, дурацкого! – кулона, ощущать свободу от тени своей матери, неизменно сопровождавшей его целых шестнадцать лет, и стыдиться этого, и злиться из-за стыда…
Девочка, тоже приодевшаяся, сменившая домашнюю блузку и штанишки на голубое, под цвет глаз, платье, - через плечо висела сумочка, придававшая малютке-исфири по-смешному взрослый вид, - критически оглядела его внешний вид и вдруг бросилась вперед, обняла и прижалась всем тельцем. Вязкий поток мрачных мыслей застыл и вдруг разлетелся на тысячи осколков. Амброзий оторопело уставился на белую макушку. В груди неуклюже заворочался призрак давным-давно умершей нежности, но Муша уже отстранилась и, схватив за руку, с веселым смехом потащила на улицу.

==> Улицы Мильи

В доме.

Дом встретил их тишиной пустых комнат. Вещи в прихожей оставались на своих местах, - похоже, капитан Алье еще не возвращался. В другое время Амброзий непременно обеспокоился бы этим, ведь еще немного, и ему вновь понадобится доза крови, но сейчас ему было даже не до этого. Муша сразу позвала на кухню, однако Крейн, буркнув что-то вроде «Я не голоден», прихрамывая чуть сильнее, чем обычно, - от долгой пешей прогулки правая нога опять заныла, - поднялся по лестнице на самый верх, в предоставленную в его распоряжение комнату.

Мансарда, жилая комната (вход слева от лестницы).

Здесь он, едва сбросив туфли, повалился на кровать, закинул руку за голову и уставился в потолок. В голове в который уже раз один за другим поплыли придуманные им варианты событий.
Понятно было, что дворец очень хорошо охраняется, и пробраться внутрь без подробнейшего его плана, совершенно не представлялось возможным. Крейн, как сферу интересов и деятельности которого занимала воздушная стихия, видел единственный подходящий для себя путь соответственно ей – по воздуху. Однако глупо было бы предполагать, что дворец не защищен с этой стороны. В стране, где так развито воздухоплавание, должны были предусмотреть такой вариант вторжения и предпринять соответствующие меры.
Поначалу он хотел использовать мушин аксис, рассчитывая, что скорость и маневренность того позволит избежать ловушек, но теперь отказался от этой идеи. Чтобы использовать все возможности этого устройства, надо научиться пользоваться им как следует, а ему, при всем желании и всех способностях, не овладеть этим, хоть расшибись в лепешку. У сфирийцев жизнь долгая, они могут позволить себе оттачивать мастерство веками, и конечно, воздушная защита дворца должна быть рассчитана именно против таких мастеров. В его же распоряжении столько времени нет.
Дерзкая мысль – ворваться в воздушное пространство дворца на собственном корабле, - тоже была отметена почти сразу. Она выглядела еще более безумной и безнадежной, нежели полет на аксисе. Корабль видно издалека. Более того, корабля у него нет, и неизвестно, будет ли вообще когда-нибудь, при такой-то удаче. В конце концов, в мыслях своих он уже становился грозой террийских небес более тысячи раз, а на деле… На деле ему перевалило за тридцать, а он еще не сделал ничего по-настоящему громкого и значимого.
Но ладно, пусть бы он смог незаметно подлететь ко дворцу. И что делать? Где искать принцессу? Он не знал ничего, что могло бы помочь, а уж сведений таких раздобыть не представлялось возможным и подавно. Ждать, когда она покажется наружу? Это снова время, которое будет работать против него – каждая проведенная там минута будет в разы увеличивать его шансы быть обнаруженным охраной.
Но хорошо, пускай он бы даже сумел пробраться во дворец, остаться незамеченным и предстать, наконец, перед ней. Что сказать? Амброзий не знал. Все его настоящие отношения с женщинами ни разу не начинались им самим; он и рад был бы это сделать первым, но неизменно терялся, забывал слова, совершенно не понимая, что нужно говорить, хотя бы целый день до этого репетировал речь и даже записывал на листе. Может быть, просто вручить ей букет с письмом? Во дворце должны быть переводчики, они помогут ей его прочесть…
Но для начала туда надо было пробраться. Конечно, он мог бы попросить Мушу, чтобы та попросила свою сестру передать письмо… Но о посредниках не могло быть речи. Это его личное дело, он должен справиться с ним сам, или отказаться от него вообще.
За этими невеселыми мыслями его и застал сон.

Мансарда, жилая комната (вход слева от лестницы).

Проснулся Крейн с тяжелой, будто похмельной, головой и смутно-тоскливым чувством в груди. Солнце ярко светило в незашторенное со вчерашнего дня окно; судя по всему, было часов девять утра или около того. На полу и части кровати солнечными лучами вырисовывался прямоугольник окна. Амброзий лежал еще несколько минут без движения, созерцая комнату и немного удивляясь тому, какими резкими предстают очертания предметов в утреннем свете, и их необычно контрастным теням; потом, облизав пересохшие губы, он понял, что это лишь симптомы его обостряющейся болезни. Что-то в этот раз они начали проявляться рано.
Покинув кровать, он первым делом подошел к окну и задернул портьеры, бывшие достаточно плотными, чтобы в комнате воцарился приятный глазам сумрак. Однако на душе от этого легче не стало, и даже наоборот; Амброзий не мог представить, как провести этот день, как провести последующие дни, бессчетное количество дней, что вообще делать дальше. Вчерашние размышления привели лишь к одному горькому выводу – принцессы ему не видать, как своих ушей. Хотя, уши-то еще можно в зеркале увидеть, а вот ее… Он увалился на кровать и уставился в потолок, вспоминая ее лицо, улыбку, взгляд… кажется, полжизни отдал бы за взгляд, предназначенный лично ему.
Приехать сюда было плохой идеей.
Так прошел, наверное, час. Когда лежать стало совсем невыносимо, Амброзий, обувшись, бесшумно вышел из комнаты и с видом побитого пса потащился вниз.

Первый этаж, ванная.

Покончив с водными процедурами, Крейн собрался было также тихо вернуться в комнату, но, как то по закону подлости бывает, еще в дверях ванной столкнулся нос к носу с капитаном Алье.
- Плохо выглядишь, - с приветственной улыбкой произнес тот, окинув внимательным взглядом; в глазах исфири явственно промелькнуло беспокойство.
- Бывает, – буркнул Амброзий, исподлобья глядя на сфирица, загородившего выход; он и сам знал, что выглядит сейчас наверняка едва ли не хуже, чем во время пребывания в госпитале, благо пару минут назад имел удовольствие созерцать себя в зеркале.
- Всего лишь боль, – добавил он, когда молчание стало затягиваться, но все же не желая вдаваться в объяснения более этого.
- Перевязка, - наставительно поднял палец Олиус. – Вчера вечером ты ее пропустил.
- Да, конечно, – мысленно придушив сфирийца, Амброзий нацепил на лицо кривую улыбку в надежде изобразить энтузиазм.
Впрочем, перевязка прошла в молчании, за что Крейн был благодарен больше всего. К тому же, каким бы странным это не казалось, но еще ни одно ранение не было так кстати, - на него легко можно было свалить плохое самочувствие и избежать дурацких расспросов; делиться своими душевными терзаниями он отнюдь не был намерен ни с кем.

Первый этаж, кухня.

Муша, присутствие которой в доме до этого никак не ощущалось, так, что Амброзий мельком подумал, что девчонка убежала куда-нибудь гулять, обнаружилась на кухне; маленькая сфирийка протирала тарелки и чашки полотенцем, что-то тихонько напевая себе под нос и вообще, похоже, изо всех сил стараясь не шуметь.
- Розик! – при виде его девчонка тут же бросила свое занятие. – А мы уже позавтракали! Но ты не беспокойся, мы тебе оставили!
Подсев к столу, Амброзий тупо уставился на возникшую перед ним тарелку с чем-то вкусно пахнувшим и очень аппетитно выглядевшим, видимо, что-то из сфирийской кухни, однако аппетита почему-то не было. Муша уселась напротив, глядя сияющими глазами, и некоторое время наблюдала за тем, как он вяло ковыряет вилкой кушанье, но потом не выдержала.
- Розик, а что мы сегодня будем делать? Хочешь, сходим в Центральный Сад? Там красиво!
- Нет, – ответил Крейн, перед тем сделав вид, будто обдумывает ее слова. Он отодвинул тарелку с так и не тронутой едой и добавил:
- И я не голоден. Нет ли просто чаю?
- Есть травяной! – весело ответила сфирийка, на что Крейн, смирившись, кивнул. Девочка поставила перед ним большую кружку и вновь села напротив, подперев кулачками подбородок.
- Давай тогда погоняем на аксисе? – предложила она снова. – У тебя неплохо получается! А папенька посмотрит!
- Нет, – на этот раз подумав по-настоящему, ответил Амброзий; ему не хотелось лишних напоминаний о принцессе, а лучше напоминания, чем полет на воздушной доске, нельзя было бы придумать.
- Как-нибудь в другой раз, – сказал он, заметив, что сияющий задор в глазах Муши померк, сменившись искренним недоумением. – Я еще не чувствую себя достаточно здоровым для этого. Может быть, завтра.
Однако он прекрасно знал, что и завтра никуда не пойдет.

В доме.

Наскоро допив чай и не почувствовав вкуса, Крейн убрел наверх, в мансардную комнату; всего на миг он задержался у двери в библиотеку, борясь с искушением вновь взглянуть на портрет, но в конце концов справился и с этим препятствием.

Мансарда, жилая комната (вход слева от лестницы).

Не успел он прилечь, как в дверь деликатно постучали, и в ответ на приглашение к комнату вошел Олиус. Исфири принес собой стопку одежды и положил ее на стол, после чего прошел к кровати и присел на край.
- Эта повседневная, поудобнее будет. Помочь переодеться?
- Эй, я не калека, – сквозь зубы процедил Амброзий, вперив в капитана злобный взгляд; он и без того был недоволен тем, что его потревожили. – С этим я могу справиться.
- Хорошо, хорошо, - улыбнувшись, Алье успокаивающе похлопал его по руке, на что Крейн, фыркнув, отвернулся. Однако сфириец уходить не торопился.
- Послушай, сынок, если тебе что-то нужно, ты только скажи, - произнес он, потом сделал выразительную паузу и добавил:
- Когда тебе нужно выпить кровь?
Амброзий повернулся к нему и смерил исфири долгим взглядом.
«Вот странные существа. Интересно, они все такие блаженные и участливые, или бывают и нормальные, как люди? Не может это быть просто так. Наверное, ему кто-то приплачивает за доброту. Только кто и зачем? Или это из-за этого… Ойсина? Но ведь должен же быть какой-то предел. Кровь – это уже не смешно.»
- Эй, осторожней, – Амброзий улыбнулся, нарочито оскалив клыки. – Я что, похож на одержимое жаждой чудовище? Она не нужна так часто, как принято думать… у многих. Мне достаточно раза в неделю. И я не буйный. Я могу держать себя в руках, если не напьюсь вовремя.
Врал он, конечно, и без особой надежды убедить сфирийца, но хотя бы притупить его бдительность, - а что делать, Крейн не собирался прощать ему выходки на «Золотой Стреле». Неизвестно, что еще вздумает исфири намешать в кровь. А сам он действительно может и потерпеть… некоторое время, подождет и что-нибудь придумает.
- Что ж, надеюсь, на тебя можно положиться, - вновь улыбнулся Олиус и покинул комнату.
«Надейся, надейся. А лучше помолись,» – проворчал Амброзий, закинув руку за голову и прикрыв глаза. После ухода исфири тяжкие думы навалились с новой силой, а вместе с ними подкралась и тоска, сродни той, что терзала его в госпитале, подкралась, наполнив комнату пустотой ночи длинною в жизнь; только думы кружились вокруг одного и того же, как мотыльки вокруг светильника, кружились и сгорали одна за другой.

Они вспыхивали и исчезали; свет между тем становился все ярче и ярче, просачиваясь сквозь сомкнутые веки и поглощая все вокруг, а следом за ним появились звуки. Неведомая сила несла навстречу звукам; открыв глаза, Крейн едва удержался от того, чтобы зажмуриться снова: горячий ветер ударил в лицо так, что перехватило дыхание, а зыбкая опора под ногами, - аксис, тут же понял вампир, я лечу на аксисе, - опасно вильнула. Замешательства всего лишь на долю секунды хватило для того, чтобы соперник, с которым они до этого шли вровень, до омерзения статный, великолепный и благородный исфири со снисходительно-покровительственным взглядом, обошел его и к тому времени, как Амброзий смог восстановить контроль над аксисом, вырвался вперед футов на шесть.
Они неслись по узкой, похожей на рану, нанесенную исполинским мечом, улице, и свет, и стремительно приближавшиеся звуки, все более явственно различимые сквозь неистовый шум ветра, - рев толпы, - свидетельствовали о финале гонки. Гонки, которая должна была решить все.
«Проклятье!» – мысленно взвыл вампир и вжал педаль газа, насколько позволяла конструкция, но тут же понял, что дело вовсе не в ослепляющее ярком свете и знойном летнем ветре – что-то случилось с его аксисом. В первое мгновение воздушная доска послушно отозвалась, рванув вперед так, что он почти поравнялся с соперником-исфири, - единственным, они с ним уже на втором круге возглавили гонку, - но потом аксис дрогнул раз, другой, и лопасти винтов остановились. Доска продолжала нести его вперед по инерции, однако драгоценное время было утеряно безвозвратно. Мимо промчались остальные участники гонки.
Отсюда уже можно было разглядеть площадь и помост, где стояла сама принцесса Сфирийская. Амброзию не оставалось больше ничего, кроме как, отстегнув ремни крепления, усесться на неподвижно застывшую воздушную доску и наблюдать за награждением победителя. Прямоугольник света в конце улицы словно превратился в огромный экран, подобный тому, что стоял на самой площади, и происходящее там стало возможно рассмотреть во всех деталях. Этот прямоугольник разделил реальность на «здесь», - пустую улицу с темным небом и чернотой далеко внизу, будто вместо мостовой там протекала река, - и «там», мир, полный ликования и жизни, где славили победителя, принцессу и поздравляли всех и вся. Крейн с обливающимся злобой сердцем смотрел, как победитель-исфири берет принцессу за руку, как она смотрит ему в глаза, миг – и под восхищенный вздох толпы они целуются.
- Нет! – взбешенному рыку Крейна позавидовал бы и приснопамятный львиноподобный сохил, а настоящий лев - прыжку, совершенному им с воздушной доски прямо в этот светящийся прямоугольник света.

- Эй, ты что, заснул, что ли? – чужой голос вернул его к действительности.
Встряхнувшись, Амброзий понял, что и впрямь каким-то непостижимым образом задремал прямо за игровым столом. Он огляделся по сторонам: вокруг стола плотным кольцом столпились зрители, очевидно, наблюдавшие за игрой; в их рядах царила какая-то гнетущая тишина. Нахмурившись, Крейн глянул на стол и похолодел – перед ним, словно заключительный аккорд, лежали раскрытые карты его и соперника, единственного оставшегося в этот вечер, и…
- Ты проиграл, Крейн, - сказал тот, и по рядам зрителей пробежал одобрительный ропот.
Амброзий посмотрел на победителя и не удивился, увидев исфири из сна. Этот холодный надменный голос мог принадлежать только ему.
- Ты проиграл, но тебе нечем платить, - продолжал между тем соперник, и теперь Амброзий словно впервые увидел кучу золота на противоположном конце стола; кроме золота там были другие вещи, давным-давно утраченные, но в разное время имевшие для вампира вполне определенную значимость: перочинный нож с поломанным лезвием, его первый выигрыш; золотое колечко, которое он хотел подарить Лили; скомканную заскорузлую коричневую тряпицу – платок, которым он вытирал свою шпагу, разделавшись с Ранерией Кривым; и еще куча других мелочей. Поверх всего лежал, таинственно сверкая в тусклых лучах единственной масляной лампы, освещавшей стол (вокруг нее бестолково кружились ночные мотыльки), кулон с прахом его родителей, а рядом – скатанный в трубочку кусок холста, одного взгляда на который хватило, чтобы пришло понимание – там портрет принцессы на аксисе, тот самый, из библиотеки дома Алье, но – законченный.
Подняв голову, Крейн раскрыл было рот, собираясь возразить, пообещать, что отдаст сумму завтра, в крайнем случае послезавтра, но соперник опередил его.
- Я буду снисходителен сегодня, - сказал он, поднимаясь из-за стола. – Я возьму только твою руку.
Амброзий тоже вскочил и хотел съязвить что-нибудь на тему «попробуй-забери», но тут левую руку пронзила неописуемая боль. Вскрикнув, он вытянул ее перед собой и тут же вскрикнул вторично – рука заживо разлагалась прямо на глазах. Кожа чернела и стремительно облезала, начиная от кончиков пальцев, ногти отваливались один за другим и под ними вскрывались отвратительные гнойники, плоть отваливалась и осклизлыми кусками шлепалась на пол, обнаженные кости быстро высыхали на воздухе и распадались в пыль. Издав вопль боли и гнева, Крейн выхватил из ножен меч и отсек кисть левой руки, пока заражение не пошло дальше; на пол хлынула горячая кровь, но не успел он стряхнуть капли с лезвия меча, как края раны начали чернеть, словно обугливающийся клочок бумаги. Второй удар лишил его руки по локоть, но и это помогло лишь на ничтожные доли секунды; когда он примеривался к третьему удару, масляная лампа под потолком лопнула, оставив его во тьме один на один с болью, столь дикой, что за ней не чувствовалось, как лезвие режет плоть, когда Крейн попытался отпилить остаток руки на ощупь, однако вместо этого лишь проснулся по-настоящему.

Проснувшись в липком поту, он не сразу сообразил, почему кошмар никак не заканчивается, - боль и не думала уходить, и сам Амброзий скорее готов был резать себя вновь и вновь, лишь бы избавиться от нее. Впрочем, обнаружив себя лежащим на полу у кровати, на левом боку, он понял, что все-таки реальность не так ужасна, и с мученическим стоном принял сидячее положение. Там, где только что находилась культя, прижатая к полу телом, теперь явственно отпечаталось влажное темно-красное пятно; повязка, рукав блузы и левый же бок пропитались кровью.
Дрожа от боли, он облокотился спиной о кровать и закрыл глаза. Очень смутно помнилось, будто он кричал во сне, однако сюда, в комнату, так никто и не пришел, - это означало, что либо в доме никого нет, либо его собственные вопли ему все-таки приснились. Это было хорошо. Подавив еще один стон, Амброзий решил немного посидеть и подождать, и если ничего не изменится, самому найти что-нибудь, что сможет унять боль и щемящее чувство безысходности, оставшееся от сна. Что-нибудь спиртное. Это лекарство помогало во все времена.

Однако так ничего и не происходило, а кровь продолжала потихоньку сочиться по левому боку, и Амброзий, наконец, сообразил – то ли от удара во время падения, то ли от лежания на левом боку швы, стягивавшие плоть, разошлись, и если он ничего не предпримет, то кровопотеря может очень плохо сказаться на его здоровье.
Осмыслив это, он принялся избавляться от блузы – долгий, мучительный процесс, в результате которого все вокруг места, где он сидел, оказалось перепачкано кровью. Впрочем, Крейну на это было плевать. Изорвав блузу, тем самым окончательно ее испортив, он соорудил жгут и, рыча от боли, перетянул им культю; покончив же с этим, Амброзий поднялся на ноги, постоял немного, пережидая легкое головокружение, а затем отправился исследовать дом на предмет врачевательных средств, - ведь, как назло, он понятия не имел, где Алье хранил привезенные из госпиталя снадобья.

Первый этаж, кухня.

В конце концов поиски привели его на кухню, где Крейн тут же не преминул заглянуть за каждую дверцу, однако к огромному своему разочарованию не нашел ничего подходящего, кроме небольшой коробки с принадлежностями для вышивания, скорее всего, принадлежавшей старшей сестре Муши, поскольку саму девчонку представить за этим занятием было попросту невозможно. Немного подумав, Амброзий позаимствовал оттуда нитки и иглу. Он уже собирался было уходить, но чуткий вампирий слух подсказал, наконец, еще одно место для поисков. Опустившись на колени, Амброзий откинул циновку, покрывавшую пол кухни, под которой обнаружилась деревянная крышка люка, - именно ее легкое, почти неразличимое поскрипывание он и услышал. За крышкой оказалось небольшое подполье, откуда пахнуло прохладой, сухой землей и хранившимися там продуктами. Там, внизу, - пробираться пришлось, согнувшись в три погибели, - он и обнаружил то, что мечтал найти сильнее всего: несколько запыленных бутылок из темного стекла. Выставив наружу три из них и посчитав, что для начала этого будет достаточно, Амброзий вылез сам, стряхнул с головы мусор и паутину, после чего аккуратно прикрыл крышку и постарался положить циновку точно также, как и было.

Первый этаж, ванная.

С бутылкой, - остальные две были спрятаны за книжным стеллажом в библиотеке на мансарде, - нитками, иглой и кухонным ножом Амброзий закрылся в комнате для омовений. Тут он осторожно избавился от жгута. Кровь успела подсохнуть, так, что нового кровотечения не открылось, однако достаточно было неосторожно задеть рану, чтобы опять все испортить. Пустив воду, он, насколько смог, обмыл культю, чтобы было видно поле деятельности, потом попытался выковырять пробку из бутылки, - безуспешно, так что пришлось просто протолкнуть ее внутрь ножом.
Крейн с наслаждением вдохнул крепкий хмельной дух, повеявший из горлышка, потом сделал несколько долгих жадных глотков и тут же закашлялся, - напиток был неизвестным, но на редкость крепким. В груди потеплело, на душе полегчало. Вполне довольный, Амброзий аккуратно опустил в бутылку иглу на ниточке, - перед тем ему стоило огромных усилий одной рукой продеть нить в игольное ушко, - вытащил и, крепко зажав иглу в пальцах, с тяжким вздохом посмотрел в маленькое зеркало, снятое им со стены и прислоненное к груде полотенец на табурете рядом с собой. Всего несколько стежков, и он будет как новенький.
Выбранная им нить оказалась слишком шершавой и шла плохо, причиняя ужасные ощущения, будто он шил не нитками, а нервами; пальцы стали скользкими от крови, когда от неосторожного движения та вновь обильно потекла, а потом и вовсе потеряли чувствительность, - неизвестный хмельной напиток на удивление быстро отзывался сразу во всем теле, и, пожалуй, только неимоверное нервное напряжение и боль не давали свалиться на пол, весело пуская пузыри. К концу штопки в бутылке оставалась едва ли пятая часть содержимого, - в процессе Крейн периодически «дозаправлялся», - и вампир не придумал ничего лучше, кроме как, перекусив нить и отложив иглу в сторону, вылить остатки на культю. Впрочем, он тут же об этом пожалел, а вопль его, наверное, можно было бы услышать если не по всей Милье, то на расстоянии двух-трех дворов вокруг точно. Было такое впечатление, будто он сунул остаток руки в огонь и теперь медленно поджаривает сам себя. Не выдержав, Крейн вновь пустил воду и принялся поскорее смывать и кровь, и неизвестное вещество; за этим занятием и застал его Алье, рывком распахнувший дверь ванной.
Амброзий обернулся на звук и удивленно поднял одну бровь, увидев сразу двух сфирийцев, со странным выражением лица стоявших в двух дверных проемах.
- Все нормально, – слегка заплетаясь в словах, произнес Амброзий, разворачиваясь к исфири всем телом, и успокаивающе махнул рукой. – Я немного поранился, но теперь все нормально.
Взгляд исфири медленно перемещался по ванной, отмечая размазанные пятна крови, перепачканное ею же скомканное тряпье на полу, бывшее когда-то белоснежной праздничной блузой, пустую бутылку, окровавленную иглу с остатками нитки, брошенную прямо на груду чистых полотенец… Амброзий перехватил взгляд. Ему почудилось, будто исфири закипает при виде всего этого. Будучи трезвым, он непременно набычился бы и сам, но сейчас ему хотелось мира во всем мире, поэтому он широко улыбнулся, безбоязненно демонстрируя острые клыки.
- Эй, не расстраивайся, я уберу тут все, – благодушно пообещал Крейн. Тут его качнуло, отчего лицо вампира приняло серьезное выражение; он сделал шаг назад, чтобы сохранить равновесие, наткнулся на бортик ванны и, удивленно охнув, сел в нее, подняв тучу брызг. Стена, вдоль и почти вплотную к которой и стояла эта великолепная ванна, оказалась позади очень вовремя и что есть силы стукнула Крейна по затылку, вытряхнув сознание из головы.

Мансарда, жилая комната (вход слева от лестницы).

Вечером этого дня Амброзий полусидел, полулежал в своей постели в обнимку с большим ведром. Все его душевные терзания были полностью вытеснены терзаниями физическими, поскольку с того момента, как он очнулся, его неудержимо рвало, а голова раскалывалась от боли. Дело было вовсе не в сотрясении, такой удар никак не мог выбить вампира из колеи, и даже не в потере крови, а в том, что в распитой им бутылке, по словам капитана Алье, находилась жидкость для промывки деталей аксисовых двигателей.
- Может, еще? – спросил Олиус, указывая на большой кувшин на столе; полчаса назад он отпустил жрицу-целительницу и теперь продолжал врачевать Крейна, следуя ее наставлениям. Собственно, теперь промывание требовалось самому вампиру.
- Нет, - пытаясь подавить очередной рвотный позыв, прохрипел Амброзий. – Лучше дай мне бритву, я вскрою себе вены.
Он не знал другого случая, когда бы ему было настолько плохо; с этим не могло сравниться ни одно из алкогольных отравлений, хотя таковых в жизни Крейна было немало. Его бросало то в жар, то в холод, сердце колотилось так, будто хотело пробить себе дыру и выпрыгнуть из груди, - хотя в этом отношении было уже намного лучше, чем до прихода целительницы; тогда Амброзий, едва очнувшись, был уверен, что его вот-вот хватит удар. Внутренности буквально выворачивало наизнанку, и, хотя вливаемые снадобья на время приглушали бушующий в них пожар, надолго ни одно из них там не задерживалось, минут через десять настойчиво торопясь вырваться наружу.
- Хорошо, - вздохнул исфири; Крейн не мог понять, чего в этом вздохе больше, брезгливости или осуждения, да и не до того ему было чтобы понимать.
- Я приготовлю еще отвара, - с этими словами капитан Алье удалился, оставив Крейна наедине с ведром.
«Мама, мамочка, забери меня отсюда!» – взмолился Амброзий, бессильно опуская голову на подушку и возводя глаза к потолку. Он был уверен, что умрет сегодня же ночью. Конечно, не о такой смерти он мечтал, но, раз уж этому суждено произойти, пусть бы хоть на минуту утих этот огонь, пожиравший его несчастные внутренности.

День нельзя было бы назвать очень уж тяжелым морально или физически, если бы не небольшая проблема с новым знакомым вампиром. Алье сам не знал, сколько времени сможет терпеть его в своем доме, когда доходило до каких-то слишком «горячительных» моментов. Пожалуй, если бы не жизненный опыт и какая-никакая мудрость за все те столетия что он прожил, некоторые вещи он рассматривал весьма иначе. В том числе и Амброзия. Какие-нибудь там двести или триста лет назад он бы никогда не принял многих своих решений в том числе и добровольно не привел бы в дом, где жила его маленькая дочь, опасного вампира. Да, все-таки время сильно меняло, оно же помогало не только пережить боль, но и давало знания, которые в итоге обращались в опыт и мудрость, которые уже в свою очередь помогали понять свои ошибки в жизни. К то знает, может быть лет через триста он также как и сейчас, будет вспоминать о своих поступках и жалеть о чем-то. А это обязательно будет, вот только сейчас все его действия казались ему вполне разумными. А то, что будет через несколько сотен лет… что ж, до такого возраста еще нужно дожить – учитывая род его занятий, вероятность покинуть этот мир раньше больше чем просто велика.
Примерно о таком Алье размышлял, распивая бокальчик дорогого вина в кабинете, за столом и просматривая кое-какие бумаги о импорте-экспорте товаров по воздушной транспортной полосе. Была уже относительно поздняя ночь – около половины второго, - но сон не шел, поэтому мужчина решил заняться хоть чем-то полезным. От дела его отвлекло легкое свечение из ящика стола.
- Кристалл Связи..? – не то чтобы удивился Алье, но бровь вопросительно изогнулась. Исфири задался вопросом, что могло быть такого важного, что потребовалось кому-то выходить на связь в такой поздний час. Рука привычно потянулась к ручке ящика, открыла его и вместе с мерцающим кристаллом, весьма дорогим и доставшимся весьма непросто, и небольшой иголкой. Кольнув палец, мужчина приложил его к нужной руне на магическом камне и в воздухе незамедлительно возникло изображение. На этот раз мужчина очень удивился, что ясно читалось на его лице.
- Леди Луэвэ? Давно не видел вашего прекрасного лица, но почему в такое время?
- Я извиняюсь перед вами за это, однако, иначе было нельзя, - личная жрица королевы серьезно посмотрела на мужчину. На заднем плане можно было увидеть лишь стену, поэтому сложно было сказать, где сейчас находилась женщина. – У меня есть к вам большая просьба, я надеюсь, что вы сможете мне помочь.
- Постараюсь сделать все возможное, - Олиус кивнул.
Такое охотное согласие, даже не смотря на некоторую странность ситуации объяснялась тем, что в молодости Алье был хорошо знаком с Маррин Луэвэ. Можно было даже сказать, они часто встречались, на приемах их общих знакомых, а потом даже какое-то время дружили. Но после того как женщина стала жрицей самой королевы, общение стало не столь частым как раньше и отношения перешли в «ветеранские» - они сохраняли хорошие отношения, но общались очень редко, каждый жил своей жизнью. Но именно Маррин была одной из тех исфири, что очень помогла ему в некоторых вопросах, за что он был по-своему ей благодарен. И конечно, учитывая что сейчас женщине нужна была его помощь, он не имел права отказаться, да и не хотел этого делать.
- Пожалуйста, это действительно очень серьезно и может быть опасным, поэтому поклянитесь Святой Матерью, что этот разговор останется только между нами, - кажется, жрица была настроена даже серьезнее, чем предполагалось. Клясться Матерью… действительно серьезно.
- Клянусь Святой Матерью, этот разговор останется только между нами.
- Спасибо. Касательно моей просьбы – мне необходимо, чтобы вы втайне обеспечили транспортным средством одну важную личность. Хотя… нет, быть может нескольких исфири. Хорошо, если это будет небольшой воздушный корабль, который будет не столь приметен в ночном небе.
- Как я понимаю, сам перелет должен быть сегодня ночью и личности пассажиров мне будут неизвестны? – Алье теперь был не менее серьезен.
- Да, сегодня ночью будет лучше всего, - жрица кивнула и на мгновение замолчала, отведя глаза, в сторону, словно смотря на кого-то, после чего продолжила. – Сейчас я не могу сказать, кем будут ваши пассажиры, однако вы сможете их увидеть – они не будут прятать свои лица. Но это также должно быть сохранено втайне.
- Могу я узнать, какова причина такой таинственности?
- Я понимаю цель вашего вопроса, однако все что я могу вам сказать, так это то что это приказ королевы, - Маррин медленно моргнула, качнув головой. – Я сказала, что у меня есть исфири, к которому я могу обратиться со столь серьезной просьбой.
- Благодарю за доверие. – Алье встал из-за стола и неторопливо направился к двери. Что-то ему подсказывало, что сейчас начнется самое интересное и упускать свою возможность никак не следовало. Выйдя в коридор и встав недалеко от лестницы, он добавил: - Можно узнать детали?
- Да, конечно. Простите, но могу я сперва попросить вас показать помещение, в которое вы вышли? – вежливо попросила женщина.
- Ах, да, простите, - исфири повернул кристалл. – Это коридор второго этажа, здесь никого нет.
- Еще раз простите.
- Я все понимаю, - мужчина вновь посмотрел на экран кристалла.
- Говоря о деталях моей просьбы… Как я уже сказала, необходимо обеспечить транспортом нескольких сфирийцев. Им необходимо тайно покинуть дворец из-за возможной опасности нахождения здесь, в связи… с некоторыми подозрениями. Выйти за территорию дворца проблем не представляет, однако повозка как транспорт не очень подходит – необходим более быстрый транспорт. Поэтому необходимо чтобы небольшой корабль прибыл в назначенное место в определенное время и забрал их. Я уверена, у вас есть возможность это сделать.
- Вы хорошо меня знаете, леди Луэвэ. Да, я могу это сделать, - даже не зная какая может быть опасность в этом задании, но навскидку прикинув пару вариантов, Алье был готов исполнить просьбу жрицы. Тем более что ему от этого хуже бы не было, даже наоборот.
- Замечательно. Тогда я прошу вас, транспорт необходим через полтора часа, на территории Свифлийского леса. Вы ведь знаете, что есть подъемник доставляющий недалеко от Аридии на нижний уровень, недалеко оттуда есть место, где корабль сможет спокойно сесть и не вызвать большого внимания.
- Да, я знаю о каком месте вы говорите. Не думаю, что это вызовет много проблем. Однако полтора часа… я боюсь, этого времени мне не хватит – нужно еще как минимум полчаса.
- Они у вас есть, - Маррин кивнула. - Но в любом случае, пассажиры прибудут к месту встречи к четырем часам, на случай, если вы появитесь раньше. Прошу, не забывайте о своей клятве никого не посвящать в это дело.
- …И это приказ королевы, я помню, леди Луэвэ. Больше никаких указаний от Ее Величества?
- Нет, это все.
- Тогда если позволите, я приступлю к исполнению, - Алье покосился в сторону мансарды.
- Да, пожалуйста. Мы рассчитываем на ваше содействие. Еще раз спасибо и будьте осторожны.
Также отключившись, Алье задумчиво повертел в руках Кристалл Связи и потянулся, размяв кости. Что ж, делишек прибавилось, оно и к лучшему, давно пора было хоть что-то сделать. Все-таки, не зря он сохранил этот кристалл, который Маррин когда-то подарила ему, сказав чтобы он обращался к ней за помощью, если она понадобится…
- Что-то мне подсказывает, что из дворца вряд ли будет выбираться кто-то второсортный, - губы сложились в ухмылку, в то время как ноги понесли обратно в кабинет. – Сегодня ночью улов будет очень хорошим, да, Алье?..

Мансарда, жилая комната (вход слева от лестницы).

И все-таки следовало отдать должное мастерству сфирийских лекарей – вот уже второй раз Крейну довелось побывать, так сказать, в их руках, и второй раз подряд лечение помогало не только хорошо, но и достаточно быстро. Вопреки его ожиданиям неминуемой смерти, боль, сжигавшая внутренности и тупо отдававшаяся в голове, начала потихоньку слабеть, когда время уже перевалило за полночь, а рвотные позывы и вовсе прекратились, так, что Амброзий, наконец, решился отставить ведро, правда, все еще с некоторой опаской и недалеко от кровати.
Потом он просто лежал, измученно прикрыв глаза, время от времени пытаясь заставить себя заснуть, однако боль, хоть постепенно и утихала, все же не давала полностью расслабиться. Кроме того, по мере ухода она начала сменяться жаждой, - пока еще не той самой, однако Крейн чувствовал, что и до этого недалеко, тем более, что еще этим, - точнее, уже вчерашним, - утром он уже начинал ощущать болезненную потребность откушать чужой крови.
Кусая пересохшие губы, Амброзий дотянулся до небольшого кувшина, стоявшего в пределах досягаемости на стуле; в кувшине водился лечебный отвар, однако сейчас, заглянув внутрь, вампир обнаружил лишь немного жидкости на донышке. Запрокинув кувшин и подставив язык, Крейн долго ждал, когда стечет все до последней капли, потом поставил пустой кувшин на пол рядом с кроватью и жадно облизнулся. Жидкости даже на глоток не хватило, и от этого только сильнее захотелось пить.
Тяжко вздохнув, Амброзий принял сидячее положение, - одна из смятых подушек при этом мягко свалилась на пол, - подумал немного, собираясь с силами, потом осторожно сполз с кровати и на нетвердых ногах, придерживаясь за стену и все, что попадалось под руку, двинулся к столу, - там стояла кастрюлька с водой; лекарша-исфири использовала эту воду, для чего, Крейн не видел, будучи слишком занятым состоянием своего здоровья. Сейчас же он слишком сильно хотел пить, чтобы задуматься, вдруг она там руки мыла. Добравшись до стола, он просто схватил кастрюльку и, давясь и кашляя от жадности, выхлебал содержимое до дна. Постоял, тяжело дыша, почесал в затылке, прочувствовал. Вода спокойно плескалась в желудке и наружу не стремилась, а значит, можно было жить дальше.
Задумчиво потрепав слипшуюся от рвоты и засохшую прядь волос, - между прочим, было бы неплохо слегка подстричься, - Амброзий сделал себе заметку на будущее – оказавшись в чужой стране, не стоит пробовать все подряд, даже если оно на вид и запах кажется знакомым и съедобным, - подтянул штаны (все те же, в которых вампир посещал позавчерашний праздник; Алье не озаботился тем, чтобы переодеть его, прежде чем уложить в постель, хотя вот культя была перебинтована начисто, впрочем, это могло быть делом рук лекарши), почесал ввалившийся живот и собрался было вернуться в постель в надежде все-таки уснуть, однако в поле зрения попало зеркало, заставив с интересом приглядеться. Собственное неясное отражение в полутьме комнаты смутно напомнило ему юные годы, когда он был подростком, очень высоким, очень тощим, со злым прыщавым лицом и голодным взглядом. Очень голодным взглядом. Пожалуй, все-таки следует воспользоваться советом и расположением Алье и сообщить ему об этом… голоде. Просто слегка прижать свою гордость и попросить, и, наверное, в этом не будет ничего унизительного, ведь сфириец сам предлагал свои услуги.
Кстати, о сфирийце.
Амброзий вдруг сообразил, что уже некоторое время слышит голос Алье. Его обостренный слух без труда улавливал ночные шорохи, другое дело, что Крейну было совсем не до того, чтобы вслушиваться; теперь же он обратил внимание только потому, что голос сфирийца, до того звучавший едва различимо, приглушенно, сейчас слышался вполне отчетливо. Судя по всему, Алье находился на втором этаже, скорее всего, у самой лестницы, и с кем-то беседовал.
Вот только кого могло принести в столь поздний час? Голос собеседника был женским, и Крейн ощутил легкое покалывание в висках, - так захотелось ему взглянуть на неизвестную даму. Может быть, это жена Алье?
Аккуратно поставив кастрюльку на стол, он, бесшумно ступая, прошел к двери, тихо отворил ее и на цыпочках прокрался к лестнице.

Мансарда, площадка у самой лестницы.

Капитан-исфири действительно находился этажом ниже, чуть ли не прямо под ним. Амброзий навострил уши и неожиданно сообразил, что понимает речь – и сфириец, и его собеседница говорили на общем. Опустившись рядом с лестницей на колени, Крейн осторожно придвинулся к самому краю и, стараясь не сопеть, потянул носом воздух в надежде почуять, например, запах духов собеседницы Алье, - безрезультатно; единственное, что можно было отчетливо различить – запах собственной блевоты, пота и грязных волос, с лихвой перекрывавший все остальное. Ему не оставалось ничего другого, кроме как слушать, впрочем, оно того стоило. К концу разговора он почти перестал дышать, боясь пропустить хоть слово, почти сполз с площадки на верхние ступени лестницы, обливаясь потом, но не от боли или слабости, а от овладевшего им нездорового любопытства.
«Приказ королевы?» – мысленно переспросил Амброзий, чувствуя, как по спине бегут мурашки. - «Ол, старый ты пройдоха! Значит, вот с кем ты водишь делишки! А по виду и не скажешь, и домик бедный, взять нечего…»
Тем временем капитан Алье сделал паузу, после чего произнес еще пару фраз, почему-то обращаясь к самому себе, и удалился, судя по звуку, в свою комнату и далее в кабинет. А вот его собеседница уходить не торопилась. Крейн еще немного посидел, прислушиваясь в ожидании шагов и не понимая, почему она не выдает себя ни единым звуком, но тут до него дошло – сфириец у лестницы был один и в кабинет свой ушел один. Не было в доме никакой женщины, если только она не испарилась на том же месте, где беседовала с капитаном.

Мансарда, жилая комната (вход слева от лестницы).

В большой задумчивости он вернулся в свою комнату и забрался в постель. Сна не было ни в одном глазу, боль в животе прошла как по мановению волшебной палочки, - хотя, конечно, никуда она не делась, а просто была достаточно терпимой, чтобы померкнуть на фоне такого происшествия. Закинув руку за голову, Амброзий уставился в потолок. В голове роились вопросы: каким-таким сфирийцам может угрожать опасность в собственном дворце, что это за опасность такая, от которой надо бежать ночью на воздушном корабле, о каком-таком улове говорил Алье, каким образом женщина могла общаться с ним, не находясь в доме… Впрочем, ответ на последний вопрос он все-таки нашел, или думал, что нашел, припомнив виденное им устройство на площади в городе, позволявшее наблюдать гонки. Наверное, они использовали нечто подобное….
Но по поводу всего остального Крейн не знал, что и думать. Все это, на его взгляд, настолько явно пахло заговором, что вампир невольно улыбнулся, ощущая злорадное удовлетворение от того, что у исфири все как у людей, и приютивший его Алье вовсе не добродушен и благостен, как старается казаться, раз не брезгует темными делишками по ночам…
Теперь уже о сне не могло быть и речи. Крейн беспокойно ворочался с боку на бок, словно все терзавшие его вопросы и предположения превратились в блох и кусали бы его со всех сторон. Решить эту проблему можно было лишь одним способом – узнать, что там вокруг дворца происходит, кто за всем этим стоит, и получить ответы на все вопросы. И похоже, для этого придется за сфирийцем проследить…
Не зря Амброзию раз за разом пеняли за несносное любопытство; из-за него он иной раз терял сон и аппетит, одержимый очередной тайной, чаще всего на поверку не стоившей и выеденного яйца, из-за него он не раз попадал в переделки, из которых едва выкарабкивался живым, - однако ничего не мог с собой поделать, точно также, как ничего не мог поделать со своей жаждой крови. Это было просто частью его, чуть ли не физической потребностью, такой же, как потребность дышать, - можно задержать дыхание, но рано или поздно тело потребует воздуха.
Вот и теперь он чувствовал, что просто умрет, если все не разнюхает, - позабыв и о своих недугах, и об унынии. Кроме того, воображение уже рисовало возможности одну лучше другой: можно убить всех и получить в своей распоряжение сфирийский корабль или можно просто проникнуть на борт, а потом захватить и потребовать выкуп, ведь за персон, скрываемых по приказу королевы, наверняка отвалят огромный куш… а потом, с кораблем и деньгами он снова будет на высоте, отомстит Ранерии за руку и памятный кулон с родительским прахом, будет сеять смерть и ужас в небесах… и может быть, появится шанс увидеть принцессу вновь…
Крейн не знал, сколько прошло времени, когда снизу вновь донесся звук шагов – капитан покинул свой кабинет, пересек спальню, вышел на площадку перед лестницей, задержался там на мгновение и отправился вниз. Послушав, как он спускается, Амброзий соскользнул с кровати, схватил рубаху из стопки новой одежды, принесенной Олиусом вчерашним утром, напялил ее на себя с наивозможной скоростью, подхватил туфли, благо валялись они рядом с кроватью, однако обуваться пока не стал, а покинул комнату, бесшумно ступая босыми ногами.

Первый этаж, лестница и прихожая, далее кухня.

Следом за Алье оказавшись внизу, Амброзий осторожно выглянул из-за угла стены, отделявшей лестницу от прихожей – именно в ту сторону завернул «объект». Капитан уже неспешно готовился к выходу: обулся, накинул на плечи плащ, поправил перевязь со шпагой. Вампир осторожно потянул носом воздух, на этот раз со злостью почуяв знакомый аромат, - так все-таки в этом доме есть вино! А между тем входная дверь едва слышно скрипнула; снаружи зазвенели ключи; щелкнул замок; картину завершил удаляющийся звук шагов.
Выждав минуту, Крейн вышел в прихожую. Он не боялся упустить сфирийца, его обостренное чутье, пусть и не такое тонкое, как у животных, вполне позволяло следовать за «объектом» с небольшой разницей во времени, лишь бы «объект» обладал каким-нибудь специфическим запахом, да погода была сухой и маловетренной. Ну, а по следу винного аромата он пойдет не хуже охотничьего пса.
Впрочем, и мешкать тоже не следовало. Обувшись, Амброзий накинул на плечи плащ, тот самый, в котором ходил смотреть гонки, слегка подергал входную дверь, лишний раз убедившись, что сфириец озаботился ее запереть, да и покинул дом через окно кухни, прихватив по пути мясницкий нож-тесак.

==> Улицы Мильи