|
Бередя душу
| |
|
Марк |
Четверг, 10 Апреля 2014, 18:34 | Сообщение # 1 |
|
|
Дата и время: конец оклирия 1769 года; нет точной даты.
Месторасположение: Королевство Блеймру, город Мако-Кохан.
Суть: после возвращения из города Прайм, где начался бунт с участием Посвященных, и двух недель проверок психологического состояния, Марк, наконец, был предоставлен сам себе. Но даже несмотря на положительные результаты тестов, и то, что прошло некоторое время, колдун никак не мог выкинуть из головы события одного-единственного вечера...
Персонажи: Марк Вьера.
| |
|
| |
| |
|
Марк |
Четверг, 10 Апреля 2014, 18:59 | Сообщение # 2 |
|
|
Это было отвратительно.
Марк никогда не думал, что может быть такой размазней, какой он видел себя сейчас. Ему дали этот дурацкий отпуск, объяснив это тем, что он неплохо потрудился за последний год, и свободных дней у него осталось больше чем достаточно.
На самом деле, он и так почти ни черта не делал. Так он думал. Все дни, когда он не был где-нибудь на выезде, он совершенно ничего не делал. По большей части спал, а в перерывах между сном – заглядывал в бары или на какие-нибудь небольшие концерты, играл на гитаре и иногда выбирался в соседний город, если знал, что там будет что-то интересное.
Теперь же его мягко, в добровольно-принудительном порядке, посадили на скамью запасных. Когда он постарался отказаться, ему напомнили, что помимо него телепатов в Сообществе вполне хватает, и несколько месяцев без его участия в происходящем все вполне переживут. Это и правда было так. Марк не был незаменим. И не то чтобы его это разочаровывало – его бесило то, что у него появилось слишком много времени. Когда у него было много времени, и было над чем подумать – он начинал думать! А после того случая в Парлисе, он мог думать только об одном…
С тех пор как он вернулся из Парлиса, прошло чуть больше месяца. Сперва его до конца сарентия теребили на предмет проверок психологического состояния: боялись, что он тронулся от увиденного. И не без причины, на самом деле.
Он мог сидеть с хмурым выражением лица, а потом хохотать в голос не меньше десяти минут, пока по щекам не начинали бежать слезы, а затем так же быстро успокоиться и отпустить в сторону кого-то ему докучающего пару ласковых. Нежелание же проходить все эти тесты и дополнительные проверки на пригодность его как телепата, в конце концов, продлили время, которое ему пришлось терпеть всё это. Но к оклирию его, наконец, оставили в покое. И тогда колдун пожалел, что его так быстро предоставили самому себе.
Да, ему дали этот чертов отпуск. Долгий, фактически, бессрочный. Просто сказали – отдохни. Может, правда сочли, что он достаточно натерпелся, а может просто решили, что ему пока не стоит возвращаться к работе. Наверное, они были правы. Несмотря на то, что сидение без дела было для него теперь только пыткой, он понимал, что не сможет работать так, как прежде. Ему мешали мысли. Очень много мыслей…
Он думал о том, что так и не навестил ее. Ни единого проклятого раза. С того дня, когда они выбрались из зоны боевых действий, с того часа, когда он отдал ее в руки целителей в местном госпитале – с тех пор он ее и не видел. Сперва не мог, потому что к нему самому приставили пару магов, которым нужно было поставить его на ноги, потом – из-за проверок. Но он все равно мог успеть между этим заскочить к ней.
Правда, мог. Но не стал. Она, впрочем, тоже не стала навещать его, хотя колдун был уверен, что она знала, где его можно найти. А может, ее просто быстро поставили на ноги и она вернулась в Мако-Кохан, пока его еще дергали две недели… Могло быть и так. Но они оба все равно могли повидаться друг с другом. Просто сделали вид, что не видят этой возможности. Возможно, так было правильно. А может и нет…
| |
|
| |
| |
|
Марк |
Четверг, 10 Апреля 2014, 19:47 | Сообщение # 3 |
|
|
Приближался последний месяц осени. И все, что делал Марк с того момента, как вернулся из Парлиса в Мако-Кохан – сидел дома. Сидел в кресле, поджав ноги, лениво играл в дартс или просто смотрел в потолок. Он почти ничего не ел – просто не хотелось. Когда он чувствовал голод, то заливал его водой, либо ложился спать. Ел он только тогда, когда совсем становилось худо, и то, только то, что находилось дома – выходить куда-то, чтобы что-то купить у него не было совершенно никакого желания. Поэтому, по большей части, он питался водой и сухарями.
И он злился. Злился, что находится в таком состоянии. Потому что сам не понимал, почему он в нем находится. Нет, с одной стороны понимал, конечно, но с другой – он не понимал, почему это так на него повлияло. Не понимал и того, почему просто не может встать, собраться, дойти до этой треклятой Гильдии, найти расписание и посмотреть, когда будет лекция, на которой она будет преподавать…
Он хотел ее увидеть. Правда, хотел. Но не был уверен, что в последний момент не передумает, и не сбежит. И, что будет еще хуже, не наткнется на нее в попытке сбежать. А даже если не передумает, останется – то что тогда? Вряд ли это что-то им даст.
Они опять разругаются, она опять обзовет его кретином, а он ее – сукой. Возможно, она даже ударит его, может и правда сломает нос, как он ей предлагал тогда, в Парлисе. Это было не так важно. Важно было то, что разговора у них не выйдет. Она снова начнет ковырять его душу ржавым ножом, а он – поливать ее грязью, только чтобы она прекратила это делать.
Вечно у них было все не как у людей. Все-таки, они и правда были слишком ненормальными для того, чтобы находиться в компании друг друга слишком долго. Но это все равно никак не могло заставить Марка не думать.
Он много думал. Вспоминал. Те самые дни, что были до Парлиса. Вспоминал их совместные уроки. У него всегда была хорошая память на какие-то мелкие, незначительные, казалось бы, моменты. И сейчас она была будто тот же самый ржавый нож, который теперь, разве что, был в его собственной руке…
Марк дивился тому, как много помнит. Этих самых мелких моментов. Дивился тому, что помнит их так ярко.
Он помнил блеск солнечных лучей на металлической оправе ее строгих прямоугольных очков; помнил тот строгий и в то же время изящный жест, которым она снимала их, прикрывая при этом глаза; помнил, как она иногда задумчиво закусывала одну дужку, и злилась, когда он замечал это. Помнил, как она машинально убирала волосы за уши, когда они падали на лицо, стоило ей немного наклониться. Или как она оживленно жестикулирует, обсуждая что-то с другими Инструкторами, когда все собирались на обед. Помнил, как она закатывала глаза и вдыхала через ноздри, когда начинала раздражаться – он приходил в восторг, когда видел это, и не мог тогда уже остановить поток язвительных слов. Он также помнил, как темнели ее глаза, когда ему и правда удавалось вывести ее из себя, и возрастал риск огрести по полной. Он даже вспомнил, как она покраснела, когда ему удалось выхватить из ее рук какую-то книгу, что она старательно прятала, направляясь в сторону города, и выяснить, что это какая-то «женская» книжка. Помнил он и боль, что пришла к нему, когда она ударила его, чтобы отобрать ее – и ударила хорошо, как настоящий профессионал, из-за чего он еще полторы недели ходил с синяком под глазом, а первые два дня - не отводя руку от живота...
Вспомнил он и годы после учебы. Когда они и не виделись почти. Вспомнил тот вечер, когда она напилась. Как она рассказала ему, что приходит в тот закрытый бар просто потому, что ей нравится молодой музыкальный коллектив, что там играет. «Вспышка», кажется. А пускают ее туда просто потому, что владелец - отец каких-то знакомых. Вспомнил он и то, как она доказала ему, что сливочное пиво – не такое уж и плохое, как ему казалось прежде, из-за чего впоследствии он тоже его полюбил. Вспомнил, как она, злясь на то, что он «портит» ей вечер, подловила его на какой-то очередной язвительной фразе, и заключила с ним пари. А потом проиграла. И ему пришлось тащить ее домой. Он помнил и запах ее духов, щекотавший ему ноздри всю дорогу до ее дома, когда он старался не уронить ее, и не упасть сам. Помнил дурацкие застежки на ее туфлях, с которыми пришлось немного повозиться, прежде чем удалось стянуть туфли с ее ног, чтобы она смогла идти прямо. Еще лучше он помнил, как ударился подбородком, когда упал, не заметив в темноте ее квартиры ступеньку, о которой она не потрудилась рассказать. И даже то, как она уговорила его остаться! Уже тогда он просто не смог ей отказать…
Он помнил, как не мог заснуть в тот раз. Всю ночь так и пролежал, глядя в потолок, изучая узоры, создаваемые светом, проникающим с улицы сквозь тонкие шторы. Лежал и слушал, как она дышит, даже немного бормочет во сне, спьяну. Боже, она тогда даже слюней ему на плечо напускала, когда развернулась на бок, едва не убив его рукой…
Марк тихо засмеялся, откидывая голову на спинку кресла и закрывая глаза. Улыбка, на которой закончился смех, впрочем, быстро померкла, а сам колдун поджал губы.
Как же, черт возьми, он много помнил! Кто вообще складирует ему все это в голову? На кой черт? Почему его не спросили, хочет он это помнить или нет? Почему у него нет простого права выбора, в конце концов? И почему все было так сложно?..
| |
|
| |
| |
|
Марк |
Четверг, 10 Апреля 2014, 20:37 | Сообщение # 4 |
|
|
Воспоминания были не худшей частью. Худшей были сны.
Каждую ночь они приходили к нему, показывая ему почти одно и то же. То, как его ладони заливает кровь, а белая ткань полностью окрашивается в кроваво-красный. То, как она кричит от боли, когда нож вонзается в ее плоть, а он не может и пальцем пошевелить. Чтобы остановить ее мучения. Чтобы остановить фигуру, склонившуюся над ней. И оставаясь без движения, он вынужден наблюдать за тем, как она истекает кровью. Наблюдать за тем, как из нее уходит жизнь, как с губ срывается последний вздох… а потом находить нож в своих руках.
Он просыпался в холодном поту, дрожа как осиновый лист. Хватался за горло, заново учился дышать, и отвешивал себе оплеухи, чтобы снять странное и пугающее наваждение, когда картинки из сна не спешили таять перед глазами.
Каждый раз, вскакивая в мокрой от пота постели, ему нужно было не меньше десяти-пятнадцати минут, чтобы понять, убедиться, что увиденное было лишь сном. Вспомнить, что она жива, что они оба выбрались отсюда, а тот нож принадлежит не ему.
Иногда это было сделать невероятно сложно. И тогда он вскакивал с постели, хватался за голову, чувствуя, как грудь сжимает злоба, страх и боль.
Он рыдал как младенец, нервно смеясь и размазывая по лицу соленую влагу, пока к нему не приходило понимание того, что ему приснился простой кошмар. Простой кошмар…
Пожалуй, если бы он попался к членам комиссии в таком состоянии, в котором он пребывал весь последующий месяц после завершения тестов, они бы точно сняли его с учета. Подписали бы пару бумажек, и он бы отправился куда надо. А может бы просто заперли его до того момента, пока ему бы не стало лучше. Если бы ему стало, с учетом понимания того, что его заперли из-за того, что у него начала протекать крыша.
Сложно было адекватно мыслить, и потому сложно было понять, все ли дело в кошмарах, давящих на и без того расшатанные за последний год нервы, или же он и правда сходит с ума. Может быть, он и правда тогда стал немного безумнее, чем был прежде. Потому что следом за стрессом и кошмарами пришла апатия. Если раньше ничего не хотелось, то теперь не хотелось даже дышать. Это раздражало. Раздражало то, что нужно вставать, идти до туалета, когда организму приспичит. Раздражало, что после многих часов ничегонеделания, его тело уставало и приходилось ложиться спать, а затем - бороться со сном, чтобы снова не увидеть очередной кошмар...
Он похудел еще килограмм на пять, прежде чем к нему начало возвращаться трезвое восприятие мира вокруг. Он не понял, что на это повлияло. Возможно, он просто перестрадал свое. Отмучился. А может просто дошел до какой-то точки, за которой его ждала лишь точка невозвращения, и сработал просто инстинкт самосохранения. Кто знает? В любом случае, он начал приходить в себя.
Недели ему хватило, чтобы полностью оклематься. Затем он сбрил короткую бороду, что успела вырасти за время его тотального бездействия; отмокнуть в ванне как следует, стерев с себя десять слоев грязи и пота, накопившиеся за то же время; даже немного прибраться в квартире и оплатить счет за квартиру на следующий месяц.
Он мог бы еще без особых проблем жить месяца три-четыре, потому как денег с миссии привалило довольно неплохо, да и отпуск ему оплатили – видимо, очень хотели, чтобы он побыл в стороне от дел Сообщества. Однако, сидеть дома Марк больше не мог.
Он отправился в Гильдию. Да, прямиком туда. Чтобы поступить на дополнительные занятия.
Он еще был слаб, и толком не оправился, но нужно было чем-то занять мозги, и это что-то не должно было носить кодового имени «Инструктор». Тем более, еще до Парлиса он слышал о нехватке студентов-алхимиков, а после произошедшего во время бунта колдун вдруг понял, что был бы не против научиться лечить людей.
Целителя бы из него, конечно, не вышло – он просто не мог осилить магию среднего уровня и выше из-за своих особенностей – однако он мог повысить свой ранг в алхимии. Настолько, чтобы у него всегда было под рукой нужное ему зелье. И чтобы он всегда знал, что он может его сделать…
Профессор Локс, этот старик, с которым он коротал свои каникулы еще во время обучения, принял его с распростертыми объятьями. И дни полетели вперед будто подгоняемые самим Единым.
О ней он не спрашивал. Свои же походы к учителю он заранее обговорил, и они попадали на то время, когда встретиться с ней он бы точно не смог.
И он так и не встретил ее. Но этого было недостаточно, чтобы прогнать от себя мысли о ней. Факт того, что он тоскует по этой дуре выводил его из себя, заставляя потеть на уроках профессора как свинья. Но даже это далеко не сразу выдавило ее из его мыслей.
Далеко не сразу...
| |
|
| |
| |
|
